История проституции

«Слово «танец живота», danse du ventre, представляет вводящее в заблуждение, тяжеловесное обозначение хореографического представления, которое дают обыкновенно марокканские девушки в расположенных в ряд балаганах. Оно вводит в заблуждение потому, что хотя движения и судороги, с которыми мы здесь имеем дело, и совершаются, главным образом, в мышцах живота, но понятие, связанное обыкновенно со словом «живот», именно понятие о пищевом тракте, не имеет никакого отношения к данному танцу. Обозначение это верно только анатомически. Но научные обозначения вещей вследствие односторонности точки зрения, с которой они даются, в большинстве случаев прямо противоположны популярному понятию, чувственному представлению, интуитивному воззрению и гению языка, словесному и звуковому значению слова. Танец живота, как и всякий другой, являет собой символическое движение тела, цель которого заключается исключительно в возбуждении эротических представлений. Гораздо правильнее было бы назвать его «танцем таза», потому что когда мы говорим о боках женщины или девушки, у нас гораздо скорее возникает представление о лаборатории таинственного воспроизведения рода человеческого, чем когда мы произносим слово «живот». Но анатомически название «танец таза» было бы совершенно неправильно, потому что бока во время танца остаются в абсолютном покое. Но всякое другое название – танец Венеры, любовный танец, танец гарема, конвульсивный танец – по смыслу слова все же дает более правильное понятие об этом танце, чем несчастное название «танец живота». А потому, чтобы положить конец всем спорам, мы избрали название «la Marocana», которое мы слышали из уст одной из танцовщиц. Оно служит, по крайней мере, географическим показателем того, где нужно искать родину этого соблазнительного восточного танца, и тем самым приблизительно намекает и на его характер.

Здесь было южное небо, жгучее солнце Африки чувствовалось в этих тонких, почти изнуренных девичьих телах. Продолговатые глаза, похожие на вишенки, метали загадочные искры, а откинутые назад головки с природной губой сфинкса говорили нам, что в их стране мужчина подчиняется страсти женщины.

Музыка, которую я уже слушал некоторое время издали, становилась все более шумной и громкой. Восточная музыка не покоится, подобно западной, на какой-нибудь определенной фразировке, на каноне, который вводит тему, противопоставляет первым двум тактам два других, затем преображает тему и, применив дальше совершенно равное число тактов, приводит мелодию к окончанию, т. е. аналогично стихосложению придерживается меры и числа. Восточная музыка, напротив, действует по принципу механического повторения, т. е. подобно древнееврейской поэзии она повторяет короткие, ритмические толчки сто, тысячу, две тысячи раз – все равно сколько раз! Здесь то же самое, что и в музыке Рихарда Вагнера: можно уйти из театра, когда угодно; все равно, уйдете ли вы после 2000 или после 4000 тысяч тактов, у вас всегда остается одно и то же впечатление. Решающее действие здесь оказывает, следовательно, не то, что повторяется, а то сколько раз оно повторяется. – Я должен сказать, что для принижения обыкновенного среднего человека, для расслабления в нем лучших моральных дисциплин, которые мозг наш, наконец, усвоил послемноголетних упражнений, для разрушения всех культурных навыков и вызывания издевающегося над человеком, скалящего зубы чудовища чувственности, покоящегося на дненашей души, как наследие веков – для этой цели ничего худшего, чем та восточная музыка и быть не может».