История психологии

Будучи всемирно известным ученым, Павлов проводил кампании по привлечению финансовой поддержки для расширения своих исследований. Однако при царском режиме ему приходилось соблюдать осторожность, так как считалось, что такие исследования подрывают веру в божественную сущность человека и личную ответственность индивида за свои действия. Павлов балансировал между методологическими требованиями своей науки, заставлявшими его углублять физиологический анализ, с одной стороны, и идеологическими требованиями правительства, запрещавшего ему делать материалистические выводы, с другой. В 1920-е гг. положение изменилось: советская власть предоставила Павлову финансовую помощь — сначала из-за престижа всемирно известного ученого, а потом еще и потому, что, как считали некоторые теоретики, концепцию Павлова можно было перевести на язык диалектического материализма. В силу этих и других причин к концу 1920-х гг. его программа процветала — в ущерб другим направлениям российской науки, и павловская физиология пользовалась такой поддержкой, какой не имела психология как отдельная область исследований.

В середине 1920-х гг. Московский психологический институт и Психоневрологический институт, основанный Владимиром Михайловичем Бехтеревым (1857–1927) в Петрограде (см. главу 4), соперничали с Павловым за государственные субсидии и за лидерство в объективной науке. Хотя исследовательская программа Бехтерева была во многих важных аспектах схожа с павловской, она не смогла получить такой же политической поддержки. Бехтерев предложил систематизировать работу под рубрикой «объективной психологии», а позже рефлексологии. По существу слово «рефлекс» использовалось при этом как метафора, характеризующая действие как продукт органических связей между индивидом и внешними условиями. Хотя это понятие не было строгим в концептуальном плане, оно показывало, что Бехтерев, как и Павлов, при изучении человека намеревался использовать биологический подход. После того, как его работы были переведены на Западе и на них стали ссылаться, за ним закрепилась репутация сторонника объективной психологии. По определению Бехтерева, «рефлексология… это наука о человеческой индивидуальности, изучаемой со строго объективной, биосоциальной позиции» [цит. по: 115, с. 146].

В то время как работа Павлова была сосредоточена на экспериментальных исследованиях условных и безусловных рефлексов, интересы Бехтерева были шире и больше затрагивали нейрофизиологию и клиническую неврологию. Он отрицал, что методы Павлова являют собой путь к познанию мозга. Но ни он, ни Павлов не признавали за психологией независимого от физиологии статуса. В 1916 г., в одном из немногих высказываний по поводу своей принципиальной научной позиции, Павлов пренебрежительно говорил о тех, кто интересовался разумом и сознанием: «Мы изучаем все реакции организма на события внешнего мира. Что вам еще нужно? Если вам больше нравится исследовать, так сказать, поэзию проблемы, то это уже ваше дело» [цит. по: 106, с. 134]. Однако в приватной обстановке Павлов, скорее всего, высказывался о высших культурных проявлениях психической жизни менее презрительно.

Павлов в своих исследованиях условных рефлексов описывал сенсорное окружение животного, его поведение и то, как окружающая среда и поведение взаимодействуют друг с другом. Экспериментальная техника, разработанная изначально для анализа научения, открыла объективные способы исследования других психологических феноменов. Стало возможным, например, проанализировать, чту видит собака, с помощью формирования у нее условных рефлексов на различные стимулы и последующего погашения этих условных рефлексов. Если не удавалось сформировать разные реакции на некоторые стимулы, считалось, что собака не видит различий между этими стимулами. Эти эксперименты позволяли исследователям перейти от догадок о том, что животные видят, к изучению дифференциальных ответов, заменяя тем самым менталистский, психологический язык физикали- стским, а рассуждения о субъективном мире собаки — объективными наблюдениями. И хотя Павлов работал с собаками, он явно считал, что его выводы приложимы и к человеку. Около 1930 г. он выдвинул концепцию второй сигнальной системы, которая, по его утверждениям, позволяла применить понятие обусловливания к анализу речевой деятельности. Эта концепция была плохо сформулирована, и критики, тогда и позднее, ухватились за нее как за пример ограниченности возможностей физиологического объяснения в психологии. Описание всей культурной жизни человека в терминах второй сигнальной системы выглядело убого.