Павлов и его ученики верили в то, что они продвигают науку, потому что они изучали не психику, а поддающиеся наблюдению физические изменения. Эксперименты по формированию условного рефлекса, считали они, сопоставимы с экспериментами в физике или химии. Оригинальные исследования, посвященные так называемому классическому обусловливанию, трактовали ключевой признак психического — целесообразность — как образование привычек, объясняя его приобретением рефлексов. В этом отношении мысль Павлова была близка воззрениям Спенсера и ранних психологов-ассоцианистов, которые считали, что психику можно анализировать с помощью понятий, созданных для описания физического мира. Однако в отличие от прежней аналитической и спекулятивной психологии ассоцианистов наука об обусловливании была эмпирической и основанной на фактах.
Амбиции Павлова не ограничивались эмпирическим описанием. Он хотел объяснить формирование условного рефлекса на уровне поведения физиологическими процессами на уровне мозга. Он никогда не называл свою работу психологией и критически относился к попыткам сделать психологию дисциплиной, независимой от физиологии. Поэтому он считал, что американские би- хевиористы глубоко заблуждались, заявляя, что представляют новую психологическую науку, и игнорировали его, Павлова, утверждения о том, что фундамент подлинной науки о человеке заложил именно он. Павлов называл свою науку теорией высшей нервной деятельности и предназначал ей занять место психологии. Свою исследовательскую программу он отождествлял с прогрессом научного познания в целом. Его вера в науку дала ему силы сохранить коллектив и продолжить работу с 1914 по 1923 г., в период Первой мировой и гражданской войн и страшных материальных трудностей в России. Эта же вера давала ему преимущества во времена жестокого соперничества за скудные академические ресурсы в 1920-е гг. Однако лишь в СССР павловская программа претендовала на то, чтобы стать исчерпывающей альтернативой психологическим исследованиям — по крайней мере, до того, как в конце 1940-х гг. ее стали насаждать повсюду в зоне советского господства.
Работы Павлова по классическому обусловливанию были известны западным психологам с 1906 г., однако те рассматривали их только как ценную экспериментальную методику, но не как основу для новой науки. В 1927 г., после выхода английского перевода «Лекций о работе больших полушарий головного мозга» (Conditioned Reflexes: An Investigation of the Physiological Activity of the Cerebral Cortex, 1926), западным психологам показался необоснованным тот сложный способ, каким Павлов соотносил формирование условного рефлекса, его погашение, торможение и т. д. с церебральной, или высшей мозговой, деятельностью. Там, где англосаксонские нейрофизиологи вслед за Шеррингтоном изучали нейронную активность, Павлов размышлял о крупномасштабной иррадиации, или распространении возбуждения и торможения в коре головного мозга (т. е. во всем его высшем отделе как одном целом). В западной науке разделение труда исследователей, за редкими исключениями, способствовало высокой специализации и создавало барьеры между такими дисциплинами, как нейрофизиология и психология. А Павлов и его школа стремились, хотя бы в принципе, к противоположному — к созданию единой науки о природе человека.
Опираясь на свое медицинское образование, Павлов заявлял, что его теории могут служить основой и для психиатрии, и для изучения человеческого характера и индивидуальных различий. По политическим причинам эти идеи стали пользоваться огромным авторитетом. За пределами Советского Союза Павлов также имел некоторое влияние — в частности, на Айзенка, который во время Второй мировой войны стал исследовать невроз в связи с особенностями характера. Именно Айзенк способствовал возникновению на Западе интереса к типологическим исследованиям характера, которыми в 1950-е гг. занимались Теплов и другие советские ученые из поколения, следующего за Павловым. Айзенк воссоздал в Великобритании павловскую программу научной психологии, объясняя индивидуальные различия с помощью лежащих в их основе физиологических процессов. В 1950-е и 1960-е гг., когда казалось, что науки о мозге смогут дать исчерпывающее объяснение человеческому поведению, память о наследии Павлова стала важной точкой соприкосновения между американской и советской наукой. Но до этого момента американская психология шла другими путями и сложилась в качестве дисциплины, независимой от физиологии.
6.3 Бихевиоризм. Джон Уотсон