Как только негры выбирались на палубу, их подгоняли ударами хлыста двигаться быстрее и затем загоняли через борт на платформу, откуда они прыгали на палубу шхуны. Освобождение от них трюма заняло час, затем настала очередь женщин. Мне казалось, что будет трудно заставить их прыгать с платформы, однако они, по всей видимости, не возражали против таких прыжков и справлялись с этим хорошо.
– Прощайте, миссис Лакомый Кусочек, – произнес Джордж, хлопнув по заднице негритянку, когда та подошла к краю платформы. – Похоже, я больше вас не увижу.
– Прощай, Дездемона, – сказал Дик. – Не хочешь ли оставить мне локон своих волос? – Дик не особенно соблюдал приказ помощника не появляться со своей глупой физиономией на людях.
Матросы отпускали много таких замечаний, пока негритянки перебирались через борт, и, когда они успешно приземлялись на палубу шхуны, их приветствовал общий возглас: «Отлично сделано!» Туземцы-крумен покидали судно последними, и, когда они проходили мимо, им дарили табак и старую одежду. Когда все негры покинули судно, был отдан приказ отдать концы и отчаливать.
Пока мы занимались выгрузкой негров, другая шхуна пристроилась к своей спутнице и приняла на борт половину живого товара. Обе шхуны загрузились неграми, и теперь возникла проблема, как укрыть их курчавые головы от обозрения с проходящих мимо судов, если какое-нибудь из них окажется поблизости. Я оставил решение этой проблемы испанцу.
Как раз когда мы обрасопивали реи, испанец крикнул с палубы шхуны, чтобы мы прислали ему галет. Капитан приказал бросить через борт четыре бочки, поклявшись, что не спустит лодку даже для самого черта! Возможно, он полагал, что подмокшие в соленой воде сухари не причинят неграм вреда.
На шхунах поставили паруса, а их носы устремились к берегу. Мы также использовали каждый лоскут парусины, который способен тащить наш корабль. Однако двигались медленно, ветер был не настолько сильным, чтобы наполнять паруса. Капитан приказал побросать бачки за борт и после этого пожелал, чтобы сосновый пол в трюме разобрали, а доски сложили на корме. Помощник возразил – внизу становилось слишком темно, и лучше было оставить работу до утра. На этом порешили, и я отправился на возвышенный полубак и наблюдал за удаляющимися шхунами, пока они не скрылись в ночной мгле. Чуть позже, заглянув на палубу, я увидел, как члены команды собрались вокруг котлов, ужиная.
– Итак, парни, – сказал кок Джордж, вышедший подбирать мусор, оставленный бондарем после приготовления последнего завтрака для негров, – мы пробыли почти шесть месяцев на невольничьем корабле.
– Мы еще не оставили его, – откликнулся кто-то.
– Не имеет значения. Сейчас мы на легальном торговом или китобойном судне, – добавил Джордж.
– Верно, Джордж, – вмешался Фрэнк, – но даже черт голову сломит, если попытается ответить, какое из них наше судно.
Корабль пришел в порт Кампече на Юкатане и бросил там якорь. До этого мы выбросили за борт все сосновые доски, которые использовали во время перехода из Африки. После этого промыли трюм хлорной известью, но любое количество этого дезинфицирующего средства не могло удалить полностью специфический запах, сохранившийся в трюме, и мы решили наконец, что ничего, кроме пожара, не сможет очистить его окончательно.
Команда больше не оставалась на корабле, хотя капитан настаивал на этом. Матросы сошли на берег и обосновались в Кампече. Они вели себя так, как и подобает матросам, имеющим в кармане наличность. Они щедро платили испанскими дублонами, поэтому могли себе позволить «вызвать переполох в городе».
Пробыв в Кампече около трех недель, мы отправились на борту мексиканской шхуны в Новый Орлеан, куда прибыли в январе 1861 года. В то время здесь преобладала атмосфера сильного возбуждения, и я сомневался в возможности перебраться на север, если мой отъезд задержится. Поэтому отправился в Нью-Йорк поездом. Вскоре я совершил рейс в Китай и по возвращении в Америку поступил на флотскую службу офицером-добровольцем, на которой состоял до конца Гражданской войны».