История Рай-авеню

— А теперь с тобой произошли такие перемены. Тебя посылают на край земли. В лепрозорий, — она поколебалась немного, потом спросила: — Ты боишься?

— Меня назначили на эту работу. Просто я не знаю, что могу дать этим людям. Я… избалован. Жил в роскоши. Все те парни, с которыми я вместе рос, они были на войне и многое испытали. Я даже не могу представить, через что они прошли, в то время как я…

— Ты делал то, что велела церковь. Ты выполнял свой долг. Как и все. У них, как и у тебя, не было иного выбора. Джин, ты считаешь, что сделал правильный выбор? У тебя есть какие-то сомнения? Может быть, тебе лучше взять отпуск и разобраться в самом себе?

Маленькая Меган сидела на диване и смотрела на него честными глазами. Она хмурилась и не отводила взгляда. Она переживала за него. Хотела ему помочь.

— Слушай, я ведь твой двоюродный брат, а не пациент, верно?

— Верно. Но ты можешь говорить со мной как двоюродный брат, как друг. Беседа помогает. Черт, я этим и занимаюсь. Это помогает, когда у меня возникают разные неприятности.

— Я испытываю… стрессовое состояние. Мне нужно кое-что понять. Прежде чем приступить к работе, хочу пожить в уединении. Я уже обо всем договорился. Мне нужно разобраться в самом себе. Кажется, я еще не знаю, что такое — быть священником. Теперь мне предстоит испытание. Да, это меня пугает. Не знаю, преодолею ли все это. Я… боюсь.

Меган откинулась на диване, сомкнула руки на затылке, расслабилась.

— Думаю, что ты справишься с любой работой. Ты всегда справлялся раньше, справишься и теперь. Я думаю… о, разреши я не буду говорить больше с тобой как психиатр с пациентом. Хочу поговорить с тобой как твоя двоюродная сестра, как твой друг. Я думаю, что ты справишься и со своей работой, и со своими страхами.

Когда они оба встали, он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Маленькая Меган. Боже, ты стала врачом. Считаю, что ты будешь отличным психиатром, девочка.

Меган обняла его, затем отпрянула.

— Надеюсь, у тебя все будет хорошо, Джин. — Потом она понизила голос и добавила: — Будь счастлив, Джин. Ты этого заслуживаешь. Попробуй, ладно?

* * *

Предполагалось, что это изгнание — время, когда можно поразмыслить о том, что такое власть и злоупотребление властью, но оно стало самым продуктивным периодом в жизни священника Юджина О’Брайна.

Он плохо переносил жару и влажность и решил отказаться от безукоризненно чистой, отутюженной сутаны, несмотря на то, что за его одеждой следила молодая монахиня. Он носил легкие штаны цвета хаки и рубашки, которые предпочитал врач, работающий в лепрозории, бородатый француз с грубыми манерами, редко с кем разговаривающий.

Лепрозорий управлялся французскими монахинями в возрасте от двадцати до шестидесяти лет. Они были все без исключения жизнерадостными женщинами, безропотно выполнявшими самую тяжелую работу, ухаживая за прокаженными, чей внешний вид был весьма отталкивающим. Он заметил, что они прикасались к больным, гладили их, мыли и ухаживали за ними так, как маленькие девочки играют с куклами.

Дни его были монотонны и однообразны. Рано утром он проводил богослужение, на котором присутствовали монахини и некоторые из прокаженных, способные ходить. Он причащал их, стараясь не смотреть на разлагающиеся тела, пораженные проказой.

Самая молодая из монахинь, сестра Вероника, бледная стройная девушка с розовыми губами и зеленоватыми глазами, научила его большему, чем годы учебы в семинарии и работы в Ватикане.

Однажды дождливым утром он совершал обход вместе с врачом, стараясь не прикасаться к больным, и вдруг увидел молодую монахиню, стоящую на коленях возле кровати женщины с изъеденным проказой лицом. Монахиня заговорила с врачом. По ее мнению, больная не протянет до вечера.

Говоря это, она одной рукой поддерживала больную, а другой кормила ее. Взглянув снизу вверх на Джина, она улыбнулась.

— Отец, — сказала она тихим голосом, — эта женщина вечером уже будет в раю. Это чудесно, не правда ли? Благословите ее, отец, и помолитесь с ней. Это доставит ей большую радость.

Он кивнул, склонил голову, перекрестился и стал молиться, в то время как доктор продолжал свой обход. Глаза его были закрыты, и вдруг он почувствовал легкое прикосновение к своей руке.

— Отец, — прошептала девушка, мешая английские фразы с французскими, — прикоснитесь к ней, пожалуйста. На нее сошла благодать, и она одарит ею вас.

Никогда никто не говорил ему ничего подобного. Он протянул руку, абсолютно холодную, несмотря на то, что в палатке было жарко и влажно, наклонился и кончиками пальцев очертил крест на лбу женщины, у которой не было ни губ, ни носа.