История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами!

Тут черт поежился.

– Все-таки у вас зябко. А вы в таком халатике… А что это вы там поправляете?

Я ухватилась за шею.

– Это мы там чешемся.

– Ой! – спохватился черт. – Это, наверное, блохи! Извините!

– Нет, что вы, не извиняйтесь. Это помидоры.

– У вас аллергия на помидоры? Совсем, как у Диккенса.

– У Диккенса тоже аллергия на помидоры?

– Да, – грустно сказал черт.

– И тоже на черри?

– И на черри, и на обычные помидоры. Мы ему серную мазь сделали. У нас, к сожалению, мазь в основном из серы.

Я засмеялась.

– И вы ею лечите все?

– Ну, извините.

– А много ли у вас больных?

– У нас? У нас нет больных, – обиделся черт. – К нам поступают люди, изможденные болезнями и пороками. Прожившие трудную интересную жизнь.

– А есть ли у ваших клиентов такая болезнь как астма?

– Астма, – черт снисходительно улыбнулся, – у нас проходит в два счета. Какие-нибудь четыреста лет дышишь серой – и все проходит. У наших клиентов бронхи во какие.

Он развел свои мощные руки во всю ширь.

– Они же орут, когда их поджаривают! Как они орут! Ух!

– Это очень мощная тренировка легких, – ехидно заметила я.

– Конечно, – еще более ехидно заметил черт. – Но, видите ли, бояться этого не стоит.

– Почему? – с нарочитой серьезностью спросила я.

– Ну… – он опять подавился смехом. – Люди ко всему привыкают.

– Вы говорите, привыкают?

– Да.

– А… можно поинтересоваться, как себя чувствует Гекльберри Финн? Не может же быть, чтобы он не существовал, пусть и под другим, неизвестным нам именем. Он когда-то произнес фразу именно на эту тему.

– “Не может же мне понравиться сидеть на раскаленной сковородке, – процитировала я, – если я посижу на ней подольше”.

– Видите ли, хе-хе-хе, Гекльберри Финн существовал, – признал черт. – Но все совсем не так было. Жил на Миссиссиппи скромный рабовладелец и писатель. С большим талантом. И мы, хе-хе-хе, решили исследовать со своей стороны некоторые (мы иногда это делаем) моменты. У него была прекрасная сестра, у Тома Сойера, правда? Ах, простите! Фамилия того человека была Сойер.

Я предпочла не поддерживать разговор на эту тему.

– Но, – черт подавил вздох, – с другой стороны, вы не волнуйтесь. Привыкать тоже можно долго. Вот только зубная боль проблема.

– Как – зубная боль? – удивилась я. – Отчего же?

– Откровения Иоанна, – уныло сказал черт, – вот, кстати, у кого очередь самая большая (тут он опять засмеялся, сначала потихоньку, затем все громче)… почему-то. Он даже сам обижается. В конце концов, он говорит, он только апостол. Так вот, в откровениях его сказано: “…и скрежет зубовный”. Это правда.

Я ахнула.

– А есть ли у вас зубные врачи? – осенило меня спустя несколько секунд.

– Есть-есть, – успокоил черт. – У нас все есть. Просто уже как-то, довольно давно, мы выяснили, что зубная боль – это то, к чему привыкают хуже всего.

– Ни за триста лет, ни за четыреста? – кисло поинтересовалась я.

– Да, – черт потянулся. – Поэтому она, к сожалению, осталась в реестре. А дантисты у нас есть. Немало. И хороших, и самых лучших.

– И плохих тоже?

– Это вот свинство, – ответил озабоченно черт. – Потому что люди стали в последнее время долго жить! А это означает, что с новинками зубных технологий, да и вообще с новинками мы ознакамливаемся поз-же.

– Это большой минус. Но что же делать? – огорчилась я. – Нет ли у вас возможности получать информацию?

– Да информация-то есть! – отмахнулся черт. – Просто если человек умеет лечить зубы, используя современные материалы, то он нам и нужен. Информация-то у нас есть, а что проку?

Он опять рассмеялся. Похоже, это было его обыкновенным состоянием.

– Нет-нет-нет, вы не пожалеете. Я вам этот шампунь припомню. Когда он у меня кончится, я вам за него чего-нибудь интересного потребую. Что бы вы хотели?

Ах, как мне хотелось попросить у него одной простой вещи! Такой простой, что я не решилась сказать это вслух, а сказала вот что:

– У вас есть туман?

– Да.

– Мне хотелось бы иметь иногда возможность видеть туман. Только я не знаю, утренний и или вечерний. Какой лучше?

– Туман у нас, в основном, лондонский, – заметил черт. – Мы его до сих пор получаем из того пальта, в котором Диккенс к нам поступил. Есть утренний, вечерний – это не проблема. Мы получаем его из поэтов. В основном из русских. Немного из английских. Из французских поэтов ничего толком не получишь.

– Но неужели из французских поэтов… А что из них получается?

– Все французские поэты превращаются у нас в посредственных кулинаров. Настоящие французские кулинары их всячески презирают.

– А… из итальянских?

– Из итальянских поэтов получаются прекрасные кулинары!

– А… – я запнулась. – А из кого не получается кулинаров?

– Кулинаров из кого не получается? – удивился черт. – Даже не знаю. Пожалуй, что из русских поэтов.

– Из русских поэтов, значит, получается, только лондонский туман?

– Лондонский туман мы получаем в основном из Диккенса, из евонного пальта и кальсон, как я уже говорил, – напомнил черт. – А из русских поэтов мы получаем туман утренний и вечерний. Из русских пейзажистов можно выдавить неплохие туманы.

– Петербургский, – решительно потребовала я. – Должен же быть?