История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами!

— И они теперь у вас? — поинтересовалась я.

— Да!

— А китайцы? — потребовала я. — И некитайские официанты?

— Ну, я не помню, как там все сложилось, — черт сделал задумчивую рожу, — но повар, конечно, у нас! Это был хороший повар.

Он посидел еще немного, наслаждаясь моими безнадежными попытками подавить веселье и произнес:

— Очень обидно. Очень обидно, когда приходится отдавать душу с большими задатками. Вот официантка (вернее, то, что от нее осталось). Ну, видно же, что человек стоящий! Но… еще ничего не успел. И его утаскивают. И сажают на манную кашу. А младенцы? Вы думаете, их там кто-нибудь воспитывает? Тьфу.

Тут черт поежился.

— Все-таки у вас зябко. А вы в таком халатике… А что это вы там поправляете?

Я ухватилась за шею.

— Это мы там чешемся.

— Ой! — спохватился черт. — Это, наверное, блохи! Извините!

— Нет, что вы, не извиняйтесь. Это помидоры.

— У вас аллергия на помидоры? Совсем, как у Диккенса.

— У Диккенса тоже аллергия на помидоры?

— Да, — грустно сказал черт.

— И тоже на черри?

— И на черри, и на обычные помидоры. Мы ему серную мазь сделали. У нас, к сожалению, мазь в основном из серы.

Я засмеялась.

— И вы ею лечите все?

— Ну, извините.

— А много ли у вас больных?

— У нас? У нас нет больных, — обиделся черт. — К нам поступают люди, изможденные болезнями и пороками. Прожившие трудную интересную жизнь.

— А есть ли у ваших клиентов такая болезнь как астма?

— Астма, — черт снисходительно улыбнулся, — у нас проходит в два счета. Какие-нибудь четыреста лет дышишь серой — и все проходит. У наших клиентов бронхи во какие.

Он развел свои мощные руки во всю ширь.

— Они же орут, когда их поджаривают! Как они орут! Ух!

— Это очень мощная тренировка легких, — ехидно заметила я.

— Конечно, — еще более ехидно заметил черт. — Но, видите ли, бояться этого не стоит.

— Почему? — с нарочитой серьезностью спросила я.

— Ну… — он опять подавился смехом. — Люди ко всему привыкают.

— Вы говорите, привыкают?

— Да.

— А… можно поинтересоваться, как себя чувствует Гекльберри Финн? Не может же быть, чтобы он не существовал, пусть и под другим, неизвестным нам именем. Он когда-то произнес фразу именно на эту тему.

– “Не может же мне понравиться сидеть на раскаленной сковородке, — процитировала я, — если я посижу на ней подольше”.

— Видите ли, хе-хе-хе, Гекльберри Финн существовал, — признал черт. — Но все совсем не так было. Жил на Миссиссиппи скромный рабовладелец и писатель. С большим талантом. И мы, хе-хе-хе, решили исследовать со своей стороны некоторые (мы иногда это делаем) моменты. У него была прекрасная сестра, у Тома Сойера, правда? Ах, простите! Фамилия того человека была Сойер.

Я предпочла не поддерживать разговор на эту тему.

— Но, — черт подавил вздох, — с другой стороны, вы не волнуйтесь. Привыкать тоже можно долго. Вот только зубная боль проблема.

— Как — зубная боль? — удивилась я. — Отчего же?

— Откровения Иоанна, — уныло сказал черт, — вот, кстати, у кого очередь самая большая (тут он опять засмеялся, сначала потихоньку, затем все громче)… почему-то. Он даже сам обижается. В конце концов, он говорит, он только апостол. Так вот, в откровениях его сказано: “…и скрежет зубовный”. Это правда.

Я ахнула.

— А есть ли у вас зубные врачи? — осенило меня спустя несколько секунд.

— Есть-есть, — успокоил черт. — У нас все есть. Просто уже как-то, довольно давно, мы выяснили, что зубная боль — это то, к чему привыкают хуже всего.

— Ни за триста лет, ни за четыреста? — кисло поинтересовалась я.

— Да, — черт потянулся. — Поэтому она, к сожалению, осталась в реестре. А дантисты у нас есть. Немало. И хороших, и самых лучших.

— И плохих тоже?

— Это вот свинство, — ответил озабоченно черт. — Потому что люди стали в последнее время долго жить! А это означает, что с новинками зубных технологий, да и вообще с новинками мы ознакамливаемся поз-же.

— Это большой минус. Но что же делать? — огорчилась я. — Нет ли у вас возможности получать информацию?

— Да информация-то есть! — отмахнулся черт. — Просто если человек умеет лечить зубы, используя современные материалы, то он нам и нужен. Информация-то у нас есть, а что проку?

Он опять рассмеялся. Похоже, это было его обыкновенным состоянием.

— Нет-нет-нет, вы не пожалеете. Я вам этот шампунь припомню. Когда он у меня кончится, я вам за него чего-нибудь интересного потребую. Что бы вы хотели?

Ах, как мне хотелось попросить у него одной простой вещи! Такой простой, что я не решилась сказать это вслух, а сказала вот что:

— У вас есть туман?

— Да.

— Мне хотелось бы иметь иногда возможность видеть туман. Только я не знаю, утренний и или вечерний. Какой лучше?

— Туман у нас, в основном, лондонский, — заметил черт. — Мы его до сих пор получаем из того пальта, в котором Диккенс к нам поступил. Есть утренний, вечерний — это не проблема. Мы получаем его из поэтов. В основном из русских. Немного из английских. Из французских поэтов ничего толком не получишь.

— Но неужели из французских поэтов… А что из них получается?

— Все французские поэты превращаются у нас в посредственных кулинаров. Настоящие французские кулинары их всячески презирают.