История, рассказанная перед концом света, или Черт с вами!

— А… из итальянских?

— Из итальянских поэтов получаются прекрасные кулинары!

— А… — я запнулась. — А из кого не получается кулинаров?

— Кулинаров из кого не получается? — удивился черт. — Даже не знаю. Пожалуй, что из русских поэтов.

— Из русских поэтов, значит, получается, только лондонский туман?

— Лондонский туман мы получаем в основном из Диккенса, из евонного пальта и кальсон, как я уже говорил, — напомнил черт. — А из русских поэтов мы получаем туман утренний и вечерний. Из русских пейзажистов можно выдавить неплохие туманы.

— Петербургский, — решительно потребовала я. — Должен же быть?

— Заказа не было, — печально ответил черт.

— Так будет, — сказала я. — Но неужели не было?

— Я не знаю, — беспечно ответил он. — Вы хотели немного петербургского тумана?

— Да.

— Может быть, вы хотите еще холодное темное утро на берегу круглого пруда?

— Да.

Черт помедлил.

— А манной каши вы не хотите и поношенных крыльев?

— Нет, — сказала я, — не хочу.

— Я думаю, что это вы получите при жизни, — сказал черт со странной улыбкой.

— Тогда я даже не знаю, что и попросить. Остановиться на лондонском тумане?

— Я могу привезти вам много интересного. Кашу из работного дома…

— Да!

— Слезы…

— Слезы у меня есть свои, не волнуйтесь.

— …Слезы сестер Бронте? Или, если вам так удобнее — слезы Джен Эйр?

— Я могу отправить “Джен Эйр” немножко своих.

— Эх, — сказал изученный черт, — ну, наконец, я могу передать вам серный шампунь…

— М? Это интересно.

— Я и говорю, это будет самое правильное и самое простое. Бог с ними, со слезами. Значит, немного серы? Правда, от него волосы становятся курчавыми. Слегка.

Он погладил спутанные патлы на своем лбу.

— Ну, тут ничего не поделать.

— Знаете, что? — сказала я, чтобы переменить тему. — Хотите, я расскажу вам про наших врачей? Про поликлинику?

— Да! — обрадовался он. — Очень!

История, честно говоря, была дурацкая, но меня интересовали некоторые ее особенности, о которых мой собеседник должен был знать. Это была история о старушке, которая прилежно “умирала” вот уже много лет, устраивала при этом ад и поликлинике, и “скорой помощи” и собственным родным, и где-то между делом готовилась отпраздновать свое девяностовосьмилетие. Вы наверняка о таких слышали.

— …а потом медсестры рассказали, — увлекшись, продолжала я, — что зять этой старушки по секрету доктору на ухо сказал, что хотел бы ей помочь отойти в мир иной, куда она с такой помпой и грохотом отходит.

Черт слушал меня с интересом.

— Итак, бабка с помпой и грохотом отходит, — радостно подхватил он, — на этом свете лязгают дефибрилляторы, воют сирены машины “Скорой помощи”, сверху наяривают со страшной силой какой-нибудь концерт на фальшивящих арфах, а снизу уже раздается торопливый приветственный грохот сковородок. Ну, представляете?

“…только в самый последний момент! Вот она! Вот она! Ноги уже вылезают… неизвестно, получится ли на этот раз! А-тя-тя-тя-тя… оп-па! И еще не все! Подождите, подождите. Ну, имейте терпение. К тому же, одному из вас придется пожалеть. Интересно, кому она достанется… Она удивительная сволочь, но при этом — нищая духом. К тому же, духа у нее совсем не осталось. К тому же, ее личное дело потеряно. Нам придется принимать решение на ходу. Возможно, бросая монету. Уймитесь и подождите. Имейте терпение”.

Он хлопнул в ладоши и в руках его появилась пачка документов. Вид у документов был мятый, страшный, как если бы их в спешке засовывали в набитый шкаф. Но черт невозмутимо вытащил из пачки серую, полупрозрачную, изнемогающую под бременем фиолетовых чернильных печатей, справку.

— Документ оформлен задним числом, — обратился он к невидимому собеседнику, — не волнуйтесь.

Справка послушно исчезла, а в руках черта появилась распухшая картонная папка.

— Проблема в том, что в Книге Жизни написано… — продолжал он, — … а, ничего не написано? Удивительный бардак. Ну, тем более уймитесь. Придется подождать, пока мы напишем ей все документы. С ее слов. Да.

После этого тот, с кем он беседовал, по-видимому, успокоился, а черт сказал мне: