Такой романтический и необыкновенно живописный образ этой неординарной личности представляет нам историк Эмиль Коорнерт, непревзойденный франко-фламандский эрудит, не побоимся тавтологии, из ФФЯ (французской области фламандского языка). В недавно написанной и стоящей внимания диссертации, поддержанной Национальной Школой Хартий, Мишель Бюбенисек предложил внести некоторые поправки по этому вопросу, рассмотреть некоторые нюансы и уточнил ряд моментов. И снова из этого прекрасного анализа перед нами предстает на первый взгляд образ сильной женщины, сравнимый с другими принцессами той эпохи: можно вспомнить Эрменгарду Нарбоннскую, Альенор Аквитанскую, Бланку Наваррскую, Бланку Кастильскую, Маргариту Прованскую. И при этом не забыть о трудностях, стоявших перед женщинами, исполнявшими регентские функции, будь то по праву или фактически. Стремление этих женщин-индивидуалисток к власти, их раннее и трудное вдовство, их сверхчеловеческую энергию (веретено сильнее шпаги!), их «мужскую храбрость и львиное сердце»… Иоланда была «крупным феодалом, увлеченным своими правами и своей властью», помимо этого она была способна из Фландрии и своего графства Бар вести самостоятельную политическую деятельность, но при этом попадала в конфликтные ситуации с крупными государствами — графством Фландрским, гораздо более сильным, чем она, затем с герцогством Бургундским, а в особенности с французским королевством. Ее широкие возможности поглощали и направляли в различные области силы, способные к независимости, при случае воплощенные в
В Вестхуке бургундский, а затем испанский периоды прошли с 1384 года (приход к власти в регионе Филиппа Храброго) по 1659 год (Пиренейский договор, который объявлял о французской аннексии в ущерб испанцам). Этот период был охарактеризован, это всем известно, бесчисленными войнами, следовавшими за различными конфликтами и инициативами: бурный натиск французов после смерти Карла Смелого (1477), репрессии против протестантов со стороны испанцев во времена религиозных войн, победные вторжения армий Ришелье, затем Мазарини в течение десятилетий 1630, 1640, 1650. эти военные катастрофы (а также эпидемии) нанесли значительный, но ни в коем случае не глубокий, ущерб фламандской демографии, население все равно оставалось многочисленным. Они также не нарушили продуктивность сельского хозяйства региона. На этой земле пестрые пастбища с рыжими коровами перемежались «хорошо осушенными полями, засеянными злаками, хмелем, красным клевером»[53]
. Текстильная промышленность, примером которой может служить мануфактура в Хондшооте, приносила дополнительные средства обогащения как небольшим городам, так и деревням. Основным языком, естественно, был фламандский, но французский, начиная с эпохи Позднего средневековья, перестал быть чем-то совершенно незнакомым в стране, усеянной школами, где преподавание велось на местном наречии. Ученость процветала на всех ступенях, будь то низшие ступени — простое обучение грамоте, или высшие — фольклор «риторических залов» и библиотек для интеллектуалов, присутствовавших в достаточно значительном количестве; они получали свое образование в университетах Дуэ, Лувена, даже Парижа… Повсюду царил религиозный дуализм: в XV веке католическая религия была очень сильна, что тем не менее не исключало вольности нравов как народа, так и клириков[54]. В XVI веке на волне протестантизма и иконоборчества Южные Нидерланды, казалось, моментально устремились в лоно Реформации. С тем же пылом, но следуя в противоположном направлении, в XVII веке католическая контрреформация превращает Вестхук в новый Иерусалим, верный Папе, храмы там Украшаются вычурной барочной живописью Рубенса, Иорданса, а в глубинке — Рейна из Дюнкерка или Ван Ооста-младшего, жившего в Брюгге и Лилле. И те, и Другие в большом количестве писали портреты и картины на религиозные сюжеты.