Был ли все-таки в Бретани «золотой век» или даже два столетия процветания? Если и правда был, то эти прекрасные двести лет пришлись, удивительная вещь (?), на период во время и после политического процесса французской аннексии, на тот период, о котором мы только что рассказали, и который современные местные националисты рассматривают как источник всех бед и несчастий их региона. На самом деле, в этот период попали в основном шесть или семь поколений, живших с 1465 по 1675 годы (в этот последний год произошло восстание Красных колпаков, что послужило поворотной датой, надолго обусловившей политическую ситуацию). Как раз в этот период протяженностью в двести десять лет происходил постепенный значительный рост населения: в последней четверти XVIII века армориканское население достигло отметки в 1 800 000 человек, то есть 8,6 % населения Франции. Конечно, войны Лиги в конце XVI века принесли много несчастий, вплоть до того, что они свели на нет этот рост населения, который впоследствии как ни в чем не бывало возобновился в новый период, наконец мирный, когда царствовал Генрих IV. В общем и целом, глобальное явление долгого роста населения можно назвать позитивным: оно объясняется ранним возрастом бретонских женщин к моменту их первого замужества: этот возраст приходится на 22–23 года в XVI и XVII веках против 25–26 лет на остальной территории королевства. Период роста населения, завершившийся в континентальных районах Франции к 1560 году, смог таким образом продолжиться в течение еще целого столетия на полуострове. Он стих только к концу царствования Людовика XIV, а затем в XVIII веке, когда бретонки решили выходить замуж поздно, как это делали уже с конца эпохи Возрождения их нормандские или бургундские современницы. Большие города, такие как Нант, Ренн (45 000 жителей в XVII веке), Сен-Мало (25 000 в 1705 году) развиваются необыкновенно бурно по сравнению с городами кельтской нижней Бретани, которые остаются небольшими.
Независимо от подобных нюансов в регионе, общий рост бретонского населения происходил не без кризисов, связанных с внезапной массовой смертностью (назовем их «неожиданными осложнениями»? на этот раз это выражение буквально точное). Среди них, помимо эпидемий чумы во времена Валуа и первых Бурбонов, фигурируют дизентерия 1639 года (смертоносная) и голод 1661–1662 годов. Общая демографическая ситуация в долговременном рассмотрении от этого не слишком пострадала. Но люди и семьи, получившие удар в виде такой ужасной эпидемии чумы или дизентерии, в этой ситуации получили свою огромную долю страданий. Нижняя Бретань все еще оставалась менее урбанизированной, следовательно, там лучше питались, поскольку благодаря морю она была богата различными ресурсами; ее меньше затрагивали продовольственные кризисы, происходившие, когда в регионе наступало тяжелое положение, чем «верхние» районы Нанта, Ренна, Шатолена.
Если рассматривать в подробностях фазы кризисных испытаний, то их можно разложить на знаменитый «трехчлен» — война, чума, голод. Первая фаза мало коснулась населения полуострова. Долгий двухсотлетний, даже трехсотлетний, период «французского мира» (1491–1793) пришел на смену временам войн местных герцогов, которых несчастливое стечение обстоятельств многократно принуждало вести боевые действия по собственной инициативе или из-за монархов династии Валуа. Отныне театр военных конфликтов удаляется от берегов Куэснона и перемещается в прирейнские долины и на берега реки По. Грех было бы на это жаловаться в Морле, Кимпере, Сен-Бриёке. Одно лишь осложнение, но крупное, серьезно подрывает — но не навсегда! — период нескончаемого мира: войны Лиги в 1588–1595 годах, даже в 1598 году, наносят мощный, скажем так, но непродолжительный удар по экономическому и демографическому развитию полуострова. Эти войны явились в данном регионе местным продолжением, гораздо более коротким, религиозных войн, которые к востоку оттуда разоряли королевство в течение тридцати пяти лет.