История регионов Франции

Однако, период ярко выраженного противостояния и борьбы был ограничен во времени. Поколение буржуазии, взявшей в свои руки дела (местные) после 1690 года, было, на самом деле, другой закалки и обладало другим менталитетом, чем его предшественники. Вскоре установился почти окончательный мир с Испанией; он уничтожил источник заговоров, которыми управляли из Барселоны или Мадрида. Кроме того региональная элита перешла в другой лагерь. В Руссильоне в то время оставалось еще достаточно большое количество светлых умов, которых интенданты и их подчиненные квалифицировали как «республиканцев», и понятие это было обычным для той эпохи и обозначало просто инакомыслящих. Но шел процесс инкорпорации, без настоящей ассимиляции. Высшие слои горожан уже не жаловались, или не так сильно жаловались, на то положение, в которое их поставили. Они практиковали билингвизм без комплексов и использовали французский язык в своих контактах с властями на местах и говорили по-каталански со слугами и фермерами в личных контактах в повседневной жизни. Группы, занимавшие полупривилегированное положение, играли, таким образом, роль посредников, которая не была для них лишена ни выгоды, ни удовольствия. Было приятно говорить на двух языках. — на языке народа и на языке власти. Французское присутствие и французскую культуру теперь приняли, с достаточной степенью согласия, интегрировали, в чем-то даже полюбили немногочисленные интеллектуальные меньшинства, которых привлекал престиж властвующей культуры. Преданность по отношению к монарху также играла роль, как и открытость по отношению к языку «ойл». Если кто-то не практиковался во французском языке, он мог всегда довольствоваться тем, чтобы благоговеть перед Его Величеством или выказывать королю, в двухстах лье от Парижа, минимум необходимого почитания. Ритуальные праздники в честь версальских Бурбонов, фейерверки и церемонии, которыми отмечали траур, бракосочетания и рождение детей в королевском семействе, заменили аналогичные празднества, которыми отмечали раньше выдающиеся события в жизни Габсбургов или смерть кого-нибудь из этого рода в то время, когда они через наместника еще управляли Перпиньяном. Покорность новому хозяину, принятие то фатальное, то радостное бесспорных выгод, которые принес французский мир[145]; соединила и вместе с тем смягчила постоянную некоторую каталонскую ностальгию или сделала ее менее болезненной; однако, она оставалась на уровне настоящего регионального самосознания: посчитать руссильонца французом при Старом режиме — значило оскорбить его человеческое достоинство и задеть его гордость. Это не мешало многим местным жителям пойти на верную смерть в армию наихристианнейшего короля. В целом, сопротивление Северной Каталонии по отношению к версальским властям, каким бы кровавым оно ни было иногда, было еще не таким страшным[146] по сравнению с гражданской войной, которую вели протестанты в Севенн против нетерпимости Людовика XIV, не говоря уже о кровавых войнах в Вандее, которые разразились позже. Периферийные мотивации, какими бы достойными уважения они ни были, в подметки не годятся той неукротимой силе, которую вдохновляли горячая вера, идеологическая или… крестьянская страсть.

Интересное свидетельство некоторой интеграции Руссильона во французскую общность можно поискать в ослепительной карьере, конечно, нетипичной, живописца Гиацинта Риго (Rigaud). Он родился в Перпиньяне в 1659 году, в год присоединения провинции к французскому королевству, и его фамилия писалась как «Rigau», а в результате офранцуживания получила свою конечную букву «d»; он происходил из семьи профессиональных художников и изготовителей заалтарных картин. Молодым он приехал в Париж, в 1682 году получил премию Королевской академии, а в 1685 году — Римскую премию, в 1700 году он был принят в Академию живописи. Он писал блестящие портреты: конечно, Людовика XIV, но также Корнеля, Лафонтена, «Гранд Мадемуазель», Боссюэ, Буало; позже Людовика XV и кардинала Флёри. Тем не менее Риго оставался верным своему южному происхождению, насколько об этом можно судить по прекрасному и трогательному изображению его старой матери-каталонки.