История религии. Том 1

кризисов и опустошенности. Тоска по высшим ценностям, страх перед лицом

Молоха грядущей технизации и душевного измельчания ощущается во второй

половине столетия не меньше, чем его комфортабельный оптимизм. Это отражено

и в симфониях Чайковского, и в драмах Ибсена, и в философии Э. Гартмана, и в

афоризмах Ницше, и в романах Достоевского. Человеческая природа оказалась

весьма далекой от той мифической "гармоничности" и "доброты", которую

предполагали в ней "гуманисты". Даже такой поборник идеи прогресса, как Э.

Золя, признавал: "Думать, что счастье будет царить, когда у всех будет хлеб,

- какая глупая надежда!"

Постепенно тускнели старые идеалы секулярного гуманизма, а новые

оказывались столь жалкими, что едва ли могли заполнить пустоту. "На этом

маленьком судне, - писал Мопассан, - которое качается на море и которое

волна может затопить и опрокинуть, я знаю и чувствую, как ничто не

существует из того, что мы знаем, так как земля, плавающая в пустоте, еще

более одинока, еще более затеряна, чем эта лодка в волнах. Их значение

одинаково, их судьба свершится..."

А человек! Каким страшным, уродливым и злобным предстал он перед самим

собой. Вспомним пессимистические рассказы позднего Льва Толстого, в которых

сквозит мысль о бессилий человека перед собственными темными стихиями. Но

никто, пожалуй, ярче Достоевского не вскрыл глубоко ту бездну чудовищной

душевной извращенности, которая кроется в людях. Он показал, какие уродливые

формы принимает стремление людей к самоутверждению. "Человеку надо одного -

только самостоятельного хотения, чего бы эта самостоятельность ни стоила и к

чему бы ни привела. Человек может нарочно, сознательно пожелать себе даже

вредного, глупого, даже глупейшего". И напрасны были бы тут ссылки на то,

что Достоевский описывает лишь патологические характеры. Если бы это было

так, творчество его интересовало бы одних психиатров; но оно находит широкий

отклик во всем мире потому, что переживания его героев близки большинству

людей, что в каждом из нас сидят лебядкины, голядкины, смердяковы.

Достоевский перестал льстить человеку и сказал о нем правду. И он был не

одинок. Не воспевал ли Ш. Бодлер "цветы зла"? Не звучали ли эти же мотивы в

поэзии Ж. Лафорга? В те самые годы, когда Достоевский создавал галерею самых

своих страшных героев, Артур Рембо написал "Пьяный корабль" - эту бредовую

фантасмагорию о жизни и человеке, а Ж. Гюисманс приоткрыл в своих романах

завесу над миром диких извращений и кощунств.

Итак, совершилось новое "открытие человека", и оно оказалось открытием,

могущим привести в отчаяние. Постепенно начали догадываться, что тайна

людского зла коренится отнюдь не только в социальной среде, которая, скорее,

сама является результатом этого зла.

С каждым десятилетием это становилось яснее, ибо никогда прежде люди не

имели столь благоприятных условий существования и никогда прежде духовный

кризис не достигал такого катастрофического размаха. А ведь если

человеческая природа сама по себе не испорчена, то улучшение материальных

условий должно высвобождать все ее положительные качества и давать ей

возможность развиваться. Те свойства, которые принято называть "зверем в

человеке", под влиянием цивилизации должны, казалось бы, отступать на второй

план. Между тем ничего подобного не происходило и не происходит теперь. Кто

осмелится утверждать, что "зверь" проявляется больше в пигмее из итурийских

джунглей, чем в нацистском палаче, оснащенном по последнему слову техники?

x x x

В XX столетии получили невиданное развитие пути сообщения, человек

поистине стал властителем суши, моря и воздуха. Медицина победила множество

опасных недугов, техника произвела настоящую революцию как в средствах

производства, так и в быту. Человек овладел многими тайнами своей планеты и

устремился в космос.

С точки зрения гуманистического культа человека эти перемены должны

были наконец возвести людей на невиданную духовную высоту, ибо было

устранено бесчисленное количество факторов, вносящих зло в их жизнь. Даже

многих представителей христианства завораживала картина триумфа секулярной

цивилизации. Д. Бонхеффер говорил о "совершеннолетии" человека, который

отныне способен решать все свои проблемы без веры. Ему вторит и ряд других

богословов. Однако их мышление, при всей своей нацеленности на современный

мир, глубоко анахронично. Они видят прогресс через призму старого

респектабельного оптимизма. Поразительно, что Бонхеффер писал свои слова

тогда, когда его страна была одержима неистовством и шла на поводу у

безумцев. Это ли называется "совершеннолетием"?..

Панорама нашего века включает в себя не только успехи: урбанизация и

техническая революция имеют свою страшную оборотную сторону. Средства

массовой информации, несущие лживую пропаганду, оглупление толп, кормящихся

сенсациями, бросающихся от моды к моде, - разве это одичание не есть плата

за "сладкую жизнь"?