История религий. Том 1

В третьей четверти XIV в. в Новгороде развернулась яростная классовая и религиозная борьба, выражавшаяся в вооруженных побоищах, пожарах, расправах. Борющиеся силы оказались сложным образом переплетенными. Основной рубеж пролегал между феодальной аристократией, с одной стороны, и «черными людьми» — с другой; отдельные группировки бояр не упускали, однако, возможности при удобном случае опереться на городские низы. Поскольку боярско-феодальная партия была заинтересована в сохранении независимости от Москвы, демократические массы горожан в своей борьбе против бояр пытались снискать поддержку московских великих князей и находившихся с ними в союзе московских митрополитов. С другой стороны, новгородские церковники поддерживали феодально-сепаратистские тенденции, так что борьба против них объективно ставила стригольничество, как и всякое другое антицерковное движение, в благоприятное положение по отношению к Москве. В этих сложных условиях и происходили столкновения, доходившие до настоящих сражений между жителями разных «концов» города, в которых обе стороны, как пишет летописец, «биле и лупиле» друг друга. К середине 70-х годов верх взяла боярско-церковная партия, что выразилось в расправе с тремя вождями стригольничества и в последовавшей затем кампании террора против его приверженцев.

Московские власти, не без злорадства в отношении к новгородским правящим кругам следившие за событиями, не могли все же открыто стать на сторону еретиков, тем более что их идеология в какой-то мере наносила удар и по всей русской церкви. Двойственная позиция митрополии сказалась и в нескольких посланиях митрополита Фотия, направленных против ереси: осуждая ее в принципе, Фотий все же не призывал к истреблению еретиков, а больше говорил об их вразумлении и примирении с церковью ⁷⁹. Похоже на то, что Москва хотела обезоружить новгородско-псковские власти в их борьбе против стригольничества: она ориентировала их на заведомо недейственные в тех условиях методы идеологической борьбы. Видя их неэффективность, власти шли по пути террора. В конце 20-х годов XV в. псковские руководители похвалялись тем, что они переловили у себя всех без исключения еретиков и засадили их в тюрьмы ⁸⁰.

Во второй половине XV в. антицерковная борьба развернулась с новой силой, и ее размах превзошел масштабы прежнего стригольнического движения. Новая идеология, продолжавшая традиции стригольничества, получила название ереси жидовствующих. Это было, конечно, не самоназванием, а ругательной кличкой, данной противниками.

Центром формирования новой ереси в последней трети XV в. был опять-таки Новгород. Церковные летописцы и обличители жидовствующих связывают их появление с приездом в Новгород в 1471 г. еврея Схарии, прибывшего в свите литовского князя Михаила Олельковича, приглашенного «на кормление» новгородцами. Согласно этой версии, Схария совратил в свою веру новгородских попов Дениса и Алексея, в свою очередь развернувших широкую пропаганду, откуда и пошло все движение⁸¹. В этой версии содержится кое-что неправдоподобное. О Схарии больше не сохранилось никаких достоверных известий, и эта фигура выглядит почти мифологически. С другой стороны, при анализе источников всплывает реальная фигура некоего чернеца Захара, возглавлявшего монастырь в Немчинове. Похоже на то, что подлинное имя основателя движения — Захара полемисты-разоблачители превратили в еврейское имя Схария, чтобы сделать новую ересь более одиозной в глазах православных. К тому же она оказывается не такой уж новой: через Захара протягивается прямая нить к стригольничеству.

Приверженцами ереси вскоре стали не только беглецы из Новгорода и Пскова, но и прозелиты-москвичи, среди которых были и такие знатные люди, как думный дьяк Федор Курицын, бояре Василий Иванович Патрикеев и Семен Ряполовский; в сильном подозрении на этот счет находились у московских церковников даже сноха Ивана III Елена Волошанка и архимандрит Симоновского монастыря Зосима, ставший впоследствии митрополитом. Не преследуя их, Иван III не решал в то же время вопроса о том, какому из направлений отдать первенство. Это было делом политического расчета.

Взяли верх соображения, связанные с необходимостью сохранения устоявшейся церковной организации, пользовавшейся в массах все еще большим влиянием, значительно большим, чем то, которое имели идеологи ереси. Пожертвовать последними оказалось для Ивана III тем легче, что в самой церкви он в это время нашел опору для своих секуляризаторских стремлений; мы имеем в виду нестяжателей, или заволжских старцев.