История Рима от основания города

Важным слагаемым римского мифа были идеализация бедности и осуждение богатства. В государстве, ведшем непрерывные войны, накопившем неслыханные сокровища и ставившем общественное продвижение человека в прямую зависимость от его ценза, т.е. от его умения обогащаться, осуждение стяжательства должно было выглядеть противоестественным вздором. Должно было, но, по-видимому, так не выглядело. Высокий ценз был не только преимуществом, но и обязанностью взысканного судьбой человека больше отдавать государству – лишение казенного коня, например, требовавшего больших расходов, тем не менее воспринималось не как облегчение, а как позор104. С того момента, как богатство Рима стало очевидным фактором государственной жизни и до самого конца Республики, периодически принимались законы, делавшие обязательным ограничение личных расходов105. Их повторяемость показывает, что они не исполнялись, но ведь что-то заставляло их систематически принимать. Моралисты и историки прославляли древних героев Рима за их бедность; принято было говорить, в частности, что их земельный надел составлял семь югеров106. На фоне имений площадью в тысячи югеров107 это выглядело не более чем назидательной басней; но при выводе колоний, как выясняется, размер предоставляемых участков был действительно ориентирован примерно на те же семь югеров108, т.е. цифра эта была не выдуманной, а отражала некоторую норму – психологическую и в то же время реальную. По-видимому, бесспорны неоднократно засвидетельствованные демонстративные отказы полководцев использовать военную добычу для личного обогащения (Плутарх. Катон Старший, 10; Эмилий Павел, 28; Авл Геллий, XV, 12) – бессребренничество могло, следовательно, играть роль не только идеала, но в определенных случаях также и регулятора практического поведения – одно было неотделимо от другого.

Точно так же обстоит дело и с еще одной стороной римского мифа. Войны здесь велись всегда и носили грабительский характер, договоры и право тех, кто сдался добровольно, на сохранение жизни сплошь да рядом не соблюдались – такие факты засвидетельствованы неоднократно и сомнений не вызывают. Но Сципион Старший казнил трибунов, допустивших разграбление сдавшегося города, и лишил добычи всю армию (Аппиан. Ливийская война, 15); римский полководец, добившийся победы тем, что отравил колодцы в землях врага, до конца жизни был окружен общим презрением (Флор, I, 35, 7)109; никто не стал покупать рабов, захваченных при взятии италийского города110. Удачливый полководец считал для себя обязательным построить для родного города водопровод, храм, театр или библиотеку, случаи уклонения от весьма обременительных обязанностей в городском самоуправлении отмечаются лишь со II в. н.э., да и то преимущественно на греко-язычном востоке. Прославляемую Республику обкрадывали, но оставляемым на века итогом жизни римлянина был cursus, т.е. перечень того, что он достиг на службе той же Республике, и т.д.

Благодаря отмеченным ранее особенностям биографии Ливия и эпохи, им пережитой, благодаря тому, что на его глазах Республика все более явственно становилась метареальностью, лежавшей вне и над жизнью и в то же время эту жизнь пронизывавшей и формировавшей, Ливий сумел глубже и ярче, чем кто бы то ни было из древних авторов, раскрыть внутреннюю субстанцию истории родного Города, ее исток и тайну – римский миф.