История римской литературы Том I

При такой религиозной окраске "Истории" понятно, почему Ливий столь обстоятельно заносит в нее сообщения о необычайных явлениях природы — "продигиях" — как выражениях воли божества. Об этом он сам говорит так: "Я знаю, что вследствие того же пренебрежительного отношения, вследствие которого теперь вообще думают, что боги не дают никаких предзнаменований, никакие чудесные явления не сообщаются обществу и не заносятся в летописи. Между тем, при описании древних событий, я не знаю, каким образом и у меня образ мыслей становится древним и какое-то чувство благоговения препятствует мне считать не стоящим занесения в мою летопись того, что те мудрейшие мужи признавали заслуживающим внимания государства" (XLIII, 13, 1-2).

Вот несколько примеров приводимых Ливием продигий: "Из Анагнии сообщили в этом году о двух чудесах: на небе был виден факел, и корова говорила; ее содержат на общественный счет. В Минтурнах также в эти дни небо казалось пылающим. В Реате шел каменный дождь. В Кумах в кремле статуя Аполлона три дня и три ночи плакала. В Риме двое храмовых сторожей донесли, один — что в храме Фортуны несколько человек видели змею с гребнем, другой — что в храме Первородной Фортуны было два различных чуда: на дворе выросла пальма, и среди бела дня шел кровавый дождь" (XLIII, 13, 3-5).

Первое впечатление современного человека при чтении рассказов о подобных чудесах такое, что Ливий сам был суеверен, и это мнение о нем было высказано в литературе; но трудно считать его правильным. Хотя он часто говорит о богах и своим соотечественникам рекомендует благочестие, едва ли он сам верил во все эти чудеса. Ливий был человек философски образованный и понимал нелепость народных представлений о богах. В нескольких местах он даже высказал, хотя и несколько туманно, свое мнение об этом предмете. Рассказывая о совещаниях царя Нумы с нимфой Эгерией, Ливий замечает: "Нума, опасаясь, как бы народ, сдерживаемый до сих пор боязнью перед врагом и военной дисциплиной, освободившись от внешних опасностей, не впал среди мира в распущенность, решил прежде всего внушить страх перед богами, — средство самое действительное по отношению к непросвещенной и грубой в то время толпе. Но так как, не выдумав чуда, нельзя было вложить этот страх в сердца людей, он делал вид, что у него бывают по ночам свидания с богиней Эгерией; по ее-де совету он учреждает наиболее приятные богам священнодействия и ставит для каждого бога особых жрецов" (I, 19, 4-5).

В приведенной цитате из книги XLIII Ливий также говорит, что у него при описании древних событий образ мыслей "становится" (fieri) древним, а не говорит, что он "есть" древний. Едва ли можно предположить со стороны Ливия и намеренное притворство, будто он верит тому, чему на самом деле не верил. Всего естественнее предположить, что он, действительно, верил в богов, но его вера отличалась от верований народных масс. Вера в возможность того, что боги разными чудесными явлениями указывают людям свою волю, была и у стоиков; возможно, что Ливий в этом отношении следовал их учению. Факты, которые легко объяснялись естественным путем, Ливий вовсе не считал предзнаменованиями. Так, по поводу чуда в Кумах, где будто бы в храме Юпитера мыши изгрызли золото, Ливий замечает: "Вот до какой степени пустое суеверие припутывает богов даже к самым мелким случаям" (XXVII, 23, 2). Он сам сознает недостоверность некоторых сообщений о чудесах и говорит, что "чем более верили в чудеса простые, набожные люди, тем большее число их и сообщалось" (XXIV, 10, 6). В этом же месте Ливий приводит и пример таких вздорных слухов: "В самом Риме некоторые уверяли, что непосредственно за роем пчел, который они видели на форуме, явление по своей редкости замечательное, они видят вооруженные легионы на Яникуле, так что они стали призывать граждан к оружию, между тем как бывшие в то время на Яникуле утверждали, что, кроме обычных работников, никто там не появлялся" (XXIV, 10, 11-12).

Может быть и Ливий пришел к убеждению, что для блага государства необходимо возрождение народной веры, к которому стремились Август и Гораций ("Оды", III, 6, 1-4). В религиозном элементе Ливий видит одно из главных свойств римского характера. В очень многих речах действующих лиц есть религиозные мотивы; в главных героях наиболее восхваляется религиозность.

Наконец, можно указать еще на одну причину тщательного приведения Ливнем сообщений о продигиях: с 249 г. до н. э. понтификам было поручено записывать продигии, так что они уже являлись своего рода историческими фактами и свидетельствовали о народном настроении: из более раннего времени (в первой декаде) и у Ливия их сравнительно мало.