История римской литературы Том I

Вместе с упоминанием богов Ливий употребляет и другие выражения для обозначения сверхъестественной силы: fatum или fata "рок", fors или fortuna "судьба", necessitas "необходимость", numen "воля". Отношения этих сверхъестественных сил к богам и между собою неясны у Ливия, но, по-видимому, они выше даже самих богов, судя по некоторым выражениям, например: "Покоримся необходимости, которую не могут победить даже боги" (IX, 4, 16). "Если при Каннах мы были разбиты не вследствие гнева богов и не по воле рока, законы которого созидают непреложный порядок вещей, но по вине, то чья же это была вина?" (XXV, 6, 6). "Однако он [Сервий] человеческими мероприятиями [человеческим разумом] не сломил необходимость рока" (I, 42, 2). Наряду с богами и даже наравне с ними стоит fortuna: "Войско винило не судьбу или кого-нибудь из богов, но этих вождей" (V, 11, 14).

Таким образом, Ливий является до некоторой степени фаталистом, но не вполне: у человека все-таки есть свободная воля, и он несет ответственность за свои действия: боги карают его за преступные деяния.

4. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ, ВЫРАЖЕННЫЕ В "ИСТОРИИ"

Ливий — друг свободы, враг насилия, тираннии, от кого бы они ни исходили, — от отдельного ли лица или от целого класса. Хотя он понимал заслуги Августа, однако держался убеждения, что находиться под властью царя значит быть в рабстве; Гораций Коклес говорит этрускам: "Рабы гордых царей, не знающие своей свободы, вы пришли воевать с чужою свободой" (II, 10, 8). "Самое слово "царь", — сказал Сципион, — в других местах велико, в Риме невыносимо" (XXVII, 19, 4). Сенаторы, посланные в 506 г. до н. э. к Порсенне, ходатайствовавшему о возвращении Тарквиния в Рим на царство, должны были ответить следующее: "У римского народа не монархия, а свобода. Так решили римляне: скорее врагам отворить ворота, чем царям; таково желание всех, чтобы конец свободы в городе был и концом самому городу" (II, 15, 3).

Таким образом, идеалом Ливия была Римская республика в эпоху ее процветания: во времена Республики развились все высокие качества римского характера; боги даровали великим мужам Рима блестящие успехи и возвели самое государство до высшей степени могущества. "Свобода воодушевляет сердца храбрых мужей" (XXVIII, 19, 14).

Однако Ливия пленяет свобода не в смысле господства толпы; царскую власть в самые первые времена Рима он считает необходимой: "Ведь что было бы, — говорит он, — если бы среди того сброда пастухов и пришельцев, бежавших из своих родных стран, под охраною неприкосновенного храма добившихся свободы или по крайней мере безнаказанности, сброда, не сдерживаемого страхом пред царем, начались волнения, вызванные трибунскими бурями, и граждане, живя в чужом городе, начали бы враждовать с патрициями, прежде чем успели бы сблизить их между собою жены, дети и привязанность к самой земле, к которой люди привыкают лишь в течение долгого времени?" (II, 1, 4-5). Народную массу Ливий считает изменчивой, непостоянной. "Так изменчиво настроение толпы", — замечает он по поводу перемены отношения народа к Валерию Попликоле (II, 7, 5). "Такова природа толпы: она или рабски служит или надменно властвует, а свободу, занимающую середину между рабством и тираннией, она не умеет ни умеренно получить, ни умеренно пользоваться ею" (XXIV, 25, 8).

Истинную свободу Ливий видел в повиновении законам и обычаям предков, в предпочтении государственного интереса личному и в ежегодной смене государственных властей; вторую книгу "Истории" он начинает словами: "Теперь я стану повествовать о подвигах народа римского уже свободного, совершенных в мирное и военное время, о ежегодно сменяющихся магистратах и господстве законов, более могущественном, чем господство людей" (II, 1, 1).

"Ваши заслуги по отношению ко мне и моим предкам таковы, что я ставлю государственные интересы выше родственных отношений", — говорит Квинт Фабий (XXIV, 8, 11).

Положение, противоположное такой свободе, он изображает в ироническом обращении Аппия Клавдия к плебеям и народным трибунам: "Вот до какой степени вы привыкли с одобрением внимать всему, что говорит народный трибун, хотя бы то клонилось к измене отечеству и к разрушению государства, и, увлекаясь сладостью его власти, позволяете укрываться под ее защитой каким угодно преступлениям... Свобода в Риме именно и заключается в неуважении к сенату, властям, законам, обычаям предков, установлениям отцов, военной дисциплине" (V, 6, 15-17).