История римской литературы Том I

Нет у него ни осла, ни раба, ни слуги никакого;
Только котомка при нем и все наличные деньги.
С этой котомкой он ест, умывается, спит; и в котомке
Всё достоянье его; висит за плечами котомка.

Два фрагмента, из которых один сохранен Нонием, другой — Лактанцием, характеризуют Луцилия как "просвещенного" римлянина, противника всяких суеверий и отрицающего всякие мифологические вымыслы:

Много, как видно, чудес и вымыслов всяких ужасных
Есть у Гомера в стихах; Киклоп-Полифем в целых двести
Ростом ступней, а затем — его маленький посох, повыше
Самой высокой из мачт, на судне грузовом водруженной.

(фр.480-483 М)

Ламий ужасных, каких Помпилии Нумы и Фавны
Установили на страх, трепещет он как всемогущих.
Точно ребята, что все живыми считают статуи
Медные, чтя за людей, — так эти во бред сновидений
Верят и сердцем живым наделяют идолов медных.
Всё это — выдумки, вздор, галерея картинная только.

(фр. 484-489 M)

Несомненный интерес вызывают у нас и два фрагмента, сохраненные Нонием и Цицероном, где Луцилий описывает гладиаторские игры, называя по имени гладиаторов, из которых одним он восхищается, а другого изображает как отвратительную личность:

На гладиаторских играх, устроенных Флакками, некий
Был эзернин-самнит [140]

, негодяй, своей жизни достойный.С Пацидеяном он там состязался, который был самым,
После созданья людей, гладиатором лучшим из лучших.

(фр. 149-152 М)

"Право, его я убью, победив, коль хотите, — сказал он.
Будет же, думаю так: он в лицо меня раньше ударит,
Чем проколю я мечом его грудь и дурацкое брюхо.
Я ненавижу ето, сражаюсь взбешенный, и только
Стоит нам взяться за меч — сейчас же битва начнется:
Так я взбешен, и моя (питается ненависть гневом".

(фр. 153-158 М)

Для историков древнего Рима наибольший интерес представляют те фрагменты Луцилия, в которых он откликается на определенные факты общественной и политической жизни Рима и называет по имени своих врагов или лиц, вызывающих его негодование. Но, к сожалению, крупных фрагментов такого рода почти не сохранилось; один из них, с насмешкой над грекоманом Албуцием, приведен выше; из других мы приведем здесь фрагмент, касающийся претора Луция Корнелия Лентула Лупа, врага Сципиона. На этого Лупа, и по свидетельству Горация ("Сатиры", II, 1, 68) и по указанию Персия (I, 114 сл.), Луцилий резко нападал в своих сатирах. Приводимый здесь фрагмент касается судопроизводства Лупа, и хотя не может быть удовлетворительно комментирован, так как вырван из контекста, но интересен не только выпадами против определенного лица, а и философской терминологией, которой, так сказать, играет Луцилий:

...Если это ты сделал,
Лупу его отдадут, как ответчика, вместе с другими.
Он не явился. Тогда "стихий" и "начал

" вместе с нимиБудет лишен, запретит ему Луп и пламя, и воду.
Явится он — у него и тело и дух, две стихии
(Тело — земля, а дух — это воздух) ; и все же последних,Коль предпочтет он, стихий лишит его Луп непременно [141].

(фр. 784-790 М)

Из этого отрывка ясно только, что он входил в какой-то рассказ о судопроизводстве: в нем говорится об изгнании — лишении права на две "стихии" — огонь и воду — и о смертной казни (лишении тела и духа — стихий земли и воздуха).