— Вот, навещаем художников, узнаем, так сказать, чем они дышат, какие нужды и т. д. А также способствуем организации выставок. Симпатичные тут у вас чертики. Ба, да это ж Гитлер, а это — Геринг, нет, — пожалуй, Геббельс. А этот лысый?! К чему бы это тут такой лысый?! Стойте, стойте, я уж сейчас сам догадаюсь, а ты, Вадим помолчи! Старших не перебивай! Щас, щас, — Хрущев! Правильно?
— Да какой же Хрущев, если у него усики. Это ж вылитый Муссолини! — все-таки перебил старшего Вадик.
— А мне
— А это — африканский диктатор Чомбе, — нашелся Гоша.
— Что ж, неплохо, неплохо, надо подумать о персональной выставке. Будем следить за вашими успехами, — проговорил старший со змеиной улыбкой.
С тем и распрощались.
На какое-то неопределенное время Кторова оставили в покое, потом наступил тысяча девятьсот восемьдесят девятый, за ним пришел девяностый, за ним 91-й, 92-й и Отец Георгий как бы оказался не у дел.
Он попробовал писать современных правителей, но рога им совершенно не шли. Попытки пририсовывать власть предержащим хвосты и копыта предусматривали ростовые портреты, что было неудобным по многим соображениям. Да и почти за два десятка лет он так набил руку на четырех китах, что на нынешних, часто сменяемых, она даже не поднималась. И случился Георгий Константинович Кторов — 1963 г.р., русский, разведен, — в творческом застое, то есть практически не у дел.
О воображении
Думай, думай, голова, — память трещину дала!
Да, воображение! Уж чего-чего, а его-то у меня навалом. Когда мне было девятнадцать лет, я снимал квартиру в Тушино. Квартира — двухкомнатная, но вторая комната была заперта, и пользоваться ею я не мог. Туда раз в месяц тайком под покровом темноты на часок приходила пожилая пара: мужик лет под сорок и женщина лет тридцати пяти. Они мгновенно выпивали бутылку сухого вина и после этого аж минут десять возились в кровати, по привычке изменяя своим законным супругам. Как я уже говорил, они бывали раз, редко два раза в месяц, а платили хозяйке как за постоянное проживание, так что на эту вторую комнату я, бедный, мог только облизываться. У меня тогда был довольно скудный жизненный выбор: хорошо подготовиться и поступить в институт или плохо подготовиться и вступить в Советскую армию и Военно-морской флот. Я на всякий случай готовился к обоим вариантам. Скажу заранее: подучить материал в институт я так и не смог по обстоятельствам, ради которых все это и рассказываю.
Дом был блочный, стены тонкие — каждое громкое слово из соседней квартиры отлично слышно, особенно если к стене стакан приставить, а к стакану ухо приложить. И вот однажды, через несколько минут после ухода пожилых любовников, посещение которых настроило меня на лирический и немного грустный лад, в тот момент, когда я собирался приступить к занятиям, меня прервали неясные звуки из соседней квартиры, в характере которых было трудно ошибиться. Оттуда слышались монотонные вздохи, сладострастные стоны — в общем, все то, что сопровождает занятие любовью двух не совсем равнодушных к сексу и друг к другу людей. Звуки повторялись по несколько раз на дню, ночью, утром, что постепенно стало вызывать у меня даже некоторое уважение. Совершенно понятно, что основную часть своего времени я проводил, прилипнув к этой стене, а, применяя стакан, получал возможность слышать отдельные фразы, говоримые молодым мужским голосом. Темы разговоров были чисто бытовые и на фоне относительно сладострастных женских стонов попахивали таким ужасающим развратом, что прямо кайф.