История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Усевшись почти напротив него или, как сказали бы в этой умной компании, — визави, я увидел справа от себя девушку — любительницу братьев-голландцев, а слева завсегдатая миланских подмостков.

Тем временем две молодые приятные женщины в крахмальных передничках, по-видимому, крепостные, откупорили несколько бутылочек шампанского «Вдова Клико» и стали раскладывать на тарелки по маленькому тонюсенькому кусочку копченой рыбки.

Важно было, чтобы рыба была такой толщины, дабы сквозь нее удобно прочитывалась марка фарфора. Тут-то и оказалось, что я дал ужасающего маху: фарфор назывался не «Веджвуд», а — «Кинг Веджвуд». Как я мог так обмишуриться, до сих пор не понимаю.

Пока я скромно переживал свое потрясающе фиаско, раздумывая, не превратить ли к чертовой матери все шампанское в идеальную воду № 1[4], поднялась артуровская мама, позвенела ножичком о фужер и произнесла короткий, но убойный в протокольном плане спич. В смысле, что вот с такими замечательными кадрами, кои собрались за этим скромным (!) столом, она совершенно и абсолютно уверена в самом скором восторжествовании в искусстве красоты, любви, справедливости, добра и зла. Также мама коснулась все возрастающего мастерства своего сына на балетной ниве и пожелала ему и другим мастерам нижних конечностей больших успехов и процветания. Раздался звон бокалов и — о ужас! — стук ножей по фарфору.

Даже я, потомственный интеллигент в первом поколении, по рассказам во дворе знал, что рыбу ножом не едят. В большом ходу у нас была также история о том, как один гардемарин упал в открытом море за борт и на него набросилась акула. Молодой человек оказался не робкого десятка или там двадцатка, в общем, он вытащил кортик и хотел от нее отбиться самым ужасным образом, как вдруг акула говорит человеческим голосом: «Что вы, гардемарин, на рыбу и с ножом?!» И тот покорно дал себя сожрать.

Еще Вовка-кривоножка из второго подъезда спорил до посинения, что акула не рыба, а «молокопитающееся», и будь он на месте этого дурака, уж он бы «дал дрозда».

Одним словом, у меня появилась великолепная возможность показать бомонду что почем. Только я собрался демонстративно и великосветски подъесть эту рыбу прямо ртом с тарелки, как обратил внимание, что едят-то они все при помощи специальных изогнутых ножичков, так что вся моя несостоявшаяся эскапада так бы, верно, и пошла псу под атавистический отросток.

Я быстро отыскал среди своего набора кривой ножик и присоединился к всеобщему молчаливому поеданию.

Слышались звуки ммм и редкие цоканья языком, призванные показать, как вкусно и полезно бывает иногда сожрать двадцать граммов копченой рыбы.

Затянувшееся молчание нарушил «граф» Фролов. Собрав в кулак всею свою вежливость и светскость, набранную им по вокзалам и пивным, состроив улыбку, от которой хотелось бежать сломя голову, он, обращаясь к моей соседке справа, опубликовал следующего рода эдикт:

— Милая девушка! Не будете ли вы так любезны и добры, если вас, конечно, не затруднит, передать, пожалуйста, а я вам буду очень признателен, этот чудный яблочный майонез, а то, ща бля как ебану в рыло, еб твою мать, блядь, пизда-рыбий глаз!!!

Это был ШОК. Аристократы сидели, окаменев и раскрыв рты. Судя по бессмысленному выражению на лицах и пустоте в глазах, особенно их поразило иезуитское сравнение упомянутого в грубой площадной форме женского детородного органа с, в общем-то, индифферентным и, казалось бы, не относящимся к делу рыбьим глазом.

Я приготовился к обороне: ведь если сейчас Сарая начнут метелить, то и его «бабе» достанется. Но нет — все глаза опустили.

Из сложившегося положения было два выхода: или мадам Артур встать и, протянув костлявый палец в направлении автобусной остановки, объявить опального пажа Кар-Сара вместе с его псевдодамой персонами non grata, или сделать хорошее лицо при очень плохой игре, то есть сделать вид, будто ничего не произошло.

Выбран был второй вариант. Между тем девушка, не поднимая глаз на своего грозного визави, дрожащей рукой передала ему майонез. А он еще раз улыбнулся и сердечно сказал:

— Огромное вам, милочка, спасибо!

Оттянув мизинец на правой руке, как какой-нибудь «прынц де Шатильон», Сарай подцепил специальной лопаточкой капельку приправы, виртуозно капнул ею на недоеденный еще микроскопический кусочек рыбы и отправил все это в пасть.

Напряжение было снято. Через пятнадцать минут вся шайка так ругалась матом, что поэт Барков наверняка перевернулся бы в гробу и сгорел со стыда. А писатель Сорокин бы бегал за всеми с диктофоном.