История рока. Во всём виноваты «Битлз»

Мы встретились назавтра около «Плешки», и Виктор из окна машины показал на высокую стройную блондинку, которая мне сразу и безоговорочно понравилась. Виктор вышел, а я быстро нагнал девушку, посадил в автомобиль, свозил попить кофе в дорогой бар и договорился часа на три завтрашнего дня. У меня дома. Гм… картины посмотреть. Потом позвонил Виктору и доложился. Какой же я был в то время самовлюбленный болван — ведь стоило только чуть-чуть получше подумать, и я бы, конечно, догадался.

Вечером на минутку заскочил Виктор взять второй ключ, чтобы завтра лично проверить выполнение нашего договора. Затем он, оказывается, даже смазал машинным маслом замок и петли моей двери, после чего и явился домой.

Они рано легли спать, и Виктор предложил завтра сходить в кино, на что получил полное согласие, но только «после семинара по истории», который состоится в три часа.

В полтретьего я заехал за девушкой в институт, и через каких-то двадцать минут мы уже сидели у меня. Я был в ударе, показывал картины. Мы пили шампанское и вскоре занялись любовью прямо в большом кресле, где она с самого начала сидела. Лена находилась в той позе, которую обычно называют коленно-локтевой, когда еле слышный щелчок замка подсказал мне, что пришел Виктор. Я обернулся и увидел, как он, коротко кивнув, прошел в комнату за моей спиной, сел в другое кресло и закурил. Он был бледен, играл желваками, а в правой руке держал скатанную в трубку тетрадь.

— «Я вот тебе семинарскую тетрадь по истории принес. Ты забыла», — сказал он будничным голосом.

Лена повернула голову и лишилась чувств, а Виктор поставил на тумбочку вынутый из тетради «Арманьяк» и так же неслышно вышел, бросив ключ на диван и тихо прикрыв дверь.

Две недели девушка пролежала в больнице с нервным срывом, потом они с треском развелись, и Виктор завербовался куда-то во Владивосток играть в ресторане для рыбаков. Через полгода я случайно встретил Елену в дешевом кафе в компании каких-то отвратительных личностей. Она подсела за мой столик, заплакала и сказала: «Гоша, это какой-то ужас! Я ничего не понимаю! Ведь я же его люблю!»

— А вот интересно, когда тот урод по телефону звонил, — это он туда попал или это чистое фуфло? — Сарай как всегда суть уже ухватил и теперь добирался до подробностей.

— Юра, дорогой, я даже не знаю, — Гоша прижал руки к груди, — но разве это важно?

— Еще бы не важно! Ведь из-за этого звонка у них весь сыр-бор и разгорелся. А Витька твой — тоже хороший дурак. Надо было ее с самого начала с красивым парнем познакомить и проверить. А ты — молодец! Ловко ее развел пожиже!

По-моему, Отец Георгий был сильно разочарован реакцией на свой рассказ. Видно, у него это было что-то вроде крика души — покаяние в случайной подлости, которую он простить себе не мог. Непробиваемую толстокожесть Сарая он расценил как общее мнение, и сейчас на его худых щеках выступил темный румянец — он явно жалел о своей откровенности.

Девушки тоже приуныли — уж кому-кому, а им ситуация из Гошиной истории была знакома на все сто процентов. Да и не зря, наверное, слово «любовь» — женского рода: женщины в этих делах рубят гораздо лучше мужиков.

Нужно было срочно разрядить обстановку, моментально исправить настроение, ибо как говорит Артур-Степан: «Очень быстро поднятый бутерброд упавшим уже не считается!»

Быстрее всех «бутерброд» поднял сам Гоша. Он освежил все бокалы и фужеры, то есть налил туда какой-то очень редкий испанский джин, помыл и ловко разложил виноград и повторил тост, уже произнесенный им ранее: «За любовь!»

За столом тем временем произошло некоторое повеселение, которое, как мне показалось, внес джин. Наташка, видимо, приученная ко всяким загогулистым напиткам, задала неуместный и хамский вопрос по поводу тоника. Степа с видом оскорбленной компетенции, ни слова не говоря, вытащил из холодильника-тумбы «Боржом», открыл и сунул привередливой бывшей костюмерше.

Натаха вырвала из соломенной циновки-картины «Восход солнца во Вьетнаме», которую папа Степы привез из Кореи, соломинку и, потягивая получившийся джин-боржомик, задумчиво произнесла:

— Эх, любовь-морковь! Я в жизни больше двух недель ни с кем не жила. А вот подруги мои некоторые — те по два-три года с мужьями или так. Даже дети есть. Сейчас-то я им даже вроде как завидую, а тогда… Тогда я еще толком не шила, никого не знала, на «Рижской» квартиру снимала — подруга одна устроила, Анька. Сама-то она в соседнем доме со своим Никитой проживала, вот и устроила меня с собой по соседству. Анька считала себя очень симпатичной: мол, и лицо у нее, и сиськи, и нога хорошая. Тоже мне фотомандель! По этому профилю и старалась себе работку подыскать, даже снялась пару раз на какой-то помойке. А вот Никита ее очень хорош — высокий, глаза серые, в банке работает. Серьезный парень. Повезло ей, сучонке.