После сего сообщения началось и у нас уничтожение амвонов. А особое внимание Никон обратил на водворение вообще строгого церковного благочиния.
Против разных церковных беспорядков и общественных пороков, как известно, давно уже действовал помянутый кружок ревнителей благочестия, образовавшийся по почину царского духовника, благовещенского протопопа Стефана Вонифатьева. Между прочим, этот кружок ратовал в пользу единогласия. Еще Стоглавый собор запрещал говорить псалмы и каноны по нескольку одновременно. Несмотря на это запрещение, в церквах по-прежнему службы совершались в несколько голосов: один пел, другой читал, третий говорил ектении, не обращая внимания на других и стараясь даже их перекричать. При таком беспорядке народ не только не получал молитвенного настроения, но и вел себя в церкви очень неблагоговейно; многие разговаривали, пересмеивались, расхаживали по храму и тому подобное. Так как многогласием достигалась скорость службы, а где служба совершалась скорее, туда и молящихся приходило больше, то приходские священники даже соперничали друг с другом этой скоростью. Протопоп Стефан и его друг Федор Ртищев первые установили в своих домовых церквах единогласное и согласное пение. По их примеру оно было введено в Казанском соборе Иваном Нероновым, одним из членов того же кружка. Вместе с тем ревнители старались поднять совсем упавшее церковное проповедничество. Но такие нововведения встретили себе многих противников среди белого духовенства, не желавшего расстаться с укоренившимися привычками. Сам патриарх Иосиф не особенно сочувствовал им, очевидно недовольный кружком за самовольное и резкое вмешательство в церковные порядки и в назначение духовных властей; а потому он пытался передать вопрос о единогласии вместе с некоторыми другими вопросами на усмотрение константинопольского патриарха. Но по настоянию Вонифатьева и его друзей перед царем (в том числе Никона) на соборе 1651 года единогласие было сделано обязательным для всех церквей. Вообще Иосиф под конец своего патриаршества совсем разошелся с кружком ревнителей, которые укоряли патриарха в недостатке усердия и энергии при исправлении всяких церковных непорядков и самого духовенства, страдавшего разными пороками и, между прочим, сильно распространенным пьянством. Иосиф бил челом царю на резкие и бранные нападки Стефана Вонифатьева, но безуспешно. Очевидно, кружок сего последнего имел более силы; а потому Иосиф в конце концов принужден был перед ним смириться и не раз выражал опасение, что его низведут с патриаршества.
Уже при сем патриархе, как мы видели, началось печатание книг, вновь исправленных не только при помощи старославянских текстов, но и греческих подлинников. Никон с особым рвением продолжал такое исправление. Во главе справщиков Московского печатного двора теперь находились два монаха: известный нам киевский ученый Епифаний Славинецкий и Арсений Грек. Последний прибыл в Москву в свите помянутого выше иерусалимского патриарха Паисия, своим книжным образованием и особенно знанием языков обратил на себя внимание и по просьбе государя был оставлен в Москве ввиду царского намерения учредить греко-латинскую школу. Потом патриарх Паисий на обратном пути из Москвы прислал царю грамоту; в ней извещал, что он не знал Арсения, который пристал к нему в Киеве, но что теперь узнал о нем нечто весьма предосудительное, а именно: во время своих странствий Арсений в Риме принял унию, а в Константинополе обасурманился. По приказу царя Арсения Грека подвергли строгому допросу. По сему допросу и по сознанию на исповеди духовнику оказалось, что он действительно был в унии, чтобы попасть в латинское училище, и потом был насильно обасурманен; но что давно уже раскаялся, получил разрешение от духовной власти и воссоединился с православною церковью. Тем не менее его послали на исправление в Соловецкий монастырь; там он пробыл три года и своим поведением удостоился добрых отзывов от соловецких властей. Никон уже в начале своего патриаршества воротил Арсения Грека в Москву, поручил ему свою библиотеку и сделал справщиком при исправлении и печатании книг. Этот Арсений Грек вместе с Епифанием, не довольствуясь исправлением по новым греческим книгам, напечатанным в Венеции и Англии, по всей вероятности, и навели Никона на мысль о приобретении для того старых греческих рукописей и в возможно большем количестве; причем указали, конечно, на Афон, в монастырях которого их сохранилось более чем где-либо.