История России. Алексей Михайлович и его ближайшие преемники. Вторая половина XVII века

В марте 1650 года, проезжая из Ясс в столицу Валахии Терговище, где тогда находился патриарх Паисий, старец Суханов остановился на ночлег в одном сербском подворье святогорского Зографского монастыря. Тут сербский игумен рассказал, как незадолго до того на Афоне в этом именно монастыре греческие монахи набросились на одного старца-сербина за то, что он крестился двумя перстами. Старец в доказательство своей правоты сослался на старинную сербскую рукопись и на книги московской печати (Кириллова книга, Псалтырь и пр.). Греки объявили двуперстие ересью и сожгли московские книги вместе с сербской рукописью; едва не сожгли и самого старца. Игумен, рассказав это событие, жаловался вообще на греков, на их гордость и вражду к славянам, над которыми они хотят всегда властвовать. На Арсения Суханова эти речи и самый рассказ о сожжении московских книг произвели сильное впечатление. Проживая в Терговицком греческом монастыре в ожидании совместного с патриархом Паисием отъезда в Иерусалим, он несколько раз вступал с греками в горячие прения о вере. Они начались с вопроса о перстосложении для крестного знамения. Арсений отстаивал двуперстие, которое водворилось на Руси со второй половины XV века и было подтверждено Стоглавом. Оно же господствовало в Малой России и в Сербии. А греческие монахи, с самим патриархом во главе, называли такой обычай еретическим и защищали триперстие, называя его исконным и настоящим в христианской церкви. В действительности оба способа употреблялись в ней в различное время и у разных народов. Сами греки в X–XII веках употребляли двуперстие, которое от них перешло отчасти и к славянским народам. Поэтому спор, не имея под собой твердой исторической почвы, не приводил ни к какому решительному выводу. Среди терговицких греков находился ученый дидаскал Паисий Лигарид; патриарх потребовал, чтобы он в писаниях Св. Отец отыскал доказательства в пользу триперстия; но Лигарид отказался и даже склонился на сторону Суханова. Прения не ограничились одним перстосложением, а коснулись и других обрядовых сторон. Между прочим, русский монах упрекал греков за то, что они крестятся не троекратным погружением, а чрез обливание или окропление, что они молятся в одной церкви вместе с еретиками армянами, римлянами и прочими; вообще указывал на порчу греческих церковных преданий во времена турецкого ига и ставил русское православие выше греческого. Но в Москве, куда опять ездил Арсений по делу вора Тимошки и где доносил о своих прениях, не одобрили его неприязненного к грекам отношения и приказали быть сдержаннее.

Не дождавшись отъезда патриарха Паисия, Арсений Суханов весною 1651 года без него отправился в Царьград, а оттуда морем в Египет, где беседовал с александрийским патриархом, и только осенью сего года он достиг Иерусалима. Здесь он пробыл более полугода, в ожидании праздника Светлого Воскресения, так как имел от царя поручение главным образом проверить чудо явления Святого огня в Великую субботу. Повинуясь московскому внушению, Арсений теперь держал себя смирно по отношению к грекам и особенно к патриарху Паисию, вернувшемуся в Иерусалим. Но он продолжал тщательно наблюдать за греческими обрядами и обычаями и вести свои записки, которые потом сделались известны под именем Проскинитарий. В последнем он откровенно говорит о многих церковных нестроениях и беспорядках, особенно поражается недостатком благочиния и опрятности в храмах. Он подробно рассказывает о выходе патриарха из часовни Гроба Господня с пуками горящих свеч и зажигании их у народа, но ничего не говорит о самом чуде, то есть о явлении огня внутри часовни. Вероятно, свои наблюдения на этот счет он сообщил изустно в Москве, куда отправился уже не морем, а сухим путем через Грузию. Тут ему удалось посетить Мцхетский храм, где хранился хитон или Риза Господня; но самой Ризы он не видал, а ему показали только место, где под столбом будто бы она была положена. Задержанный на дальнейшем пути тарховским шамхалом, а потом ожиданием в Терках весенней навигации по Каспийскому морю и Волге, он только в июне 1653 года воротился в Москву, где и подал описание своих странствований и своих наблюдений царю и новому патриарху Никону. Сей последний, успевший сделаться открытым грекофилом, не придал значения тем сообщениям Суханова, которые были не в пользу греческого духовенства на Востоке; зато поспешил воспользоваться теми замечаниями сухановского Проскинитария, которые свидетельствовали в пользу греков.

Так, последний указывал, что в греческом богослужении господствует единогласие, то есть поют «ожидая друг друга», тогда как у нас пели и читали в несколько голосов; что по окончании службы первый из церкви выходит отправлявший ее иерей, игумен или сам патриарх, уже после него выходят духовные и миряне, а по выходе он оборачивается и осеняет народ общим благословением; что в греческих церквах отсутствует древний амвон, который, по словам греков, у нас «всю церковь заслонил».