Мысли о московском подданстве, как сказано, давно уже бродили в умах православного западнорусского народа, терпевшего от полыцизны, латинства и еврейства угнетение в своих самых насущных интересах и правах церковных, политических и экономических. Но сложившееся в течение веков различие культуры и общественного склада западнорусского от восточнорусского или собственно сравнительная культурная отсталость Московской Руси много мешали более сильному проявлению означенных мыслей. Все имущие и руководящие слои населения, подвергшиеся влиянию польской и отчасти западноевропейской культуры и привыкшие к политическим вольностям, естественно, смотрели свысока на грубую, по их понятиям, Москву и с некоторым страхом взирали на ее несокрушимый самодержавный строй и железную общественную дисциплину. Только неполноправные классы и простой народ, находившийся в угнетении, не разделяли этого страха и при случае обнаруживали явное тяготение к своей восточной соседке. Это тяготение или симпатии к единоверной Москве не раз проявлялись во время военных столкновений ее с Польшей. Когда же начались казацкие восстания и обнаружились невозможность бороться одними собственными силами, а потом и ненадежность всяких других союзников, в особенности страшная разорительность татарской или басурманской помощи, тогда упования народа и самого казачества все сильнее и сильнее стали сосредоточиваться на царе Московском. Но прежде, нежели та и другая сторона пришли к полному обоюдному соглашению, вопрос этот прошел разные стадии.
Когда началось восстание Хмельницкого, на украинско-московском рубеже, как и на всем польско-московском пограничье, происходили обычные в те времена столкновения по разным поводам. Во-первых, из Украйны шел тайный или контрабандный привоз вина и запретного табаку, причем иногда происходили кровавые драки с московскими сторожевыми людьми. Воровские люди нередко прокрадывались из Украйны за наш рубеж, производили грабежи и опять уходили; за ними посылалась погоня, иногда успешная, иногда нет. Особенно озлобились черкасы (т. е. малороссийские казаки) за свои любимые пасеки, когда многие из них по новым межевым граням заключенного А. Киселем договора отошли к Москве, и пасечники эти выстрелами из пищалей встречали московских объездчиков. Вообще с весны 1648 года беспокойное состояние Украйны выразилось и в заметном усилении разбоев черкас на соседних московских землях, судя по отпискам наших пограничных воевод, трубчевских, севских, путивльских, белгородских, хотмыжских, чугуевских и прочих. Черкасы усердно поддерживали свою славу хищников и грабителей, приобретенную ими в Московском государстве в Смутное время. Так, в июне этого года белгородский воевода, донося об их разбойничьих нападениях, жалуется на своих станичников, то есть сторожевых детей боярских, стрельцов и казаков, которые «живут оплошно и небрежно». И заключает свою отписку словами: «А от черкас, государь, стало воровство большое, и о том писал к тебе государь я, холоп твой, преж сего». В то же время и от тех же воевод идут в Москву частые отписки с известиями и слухами о начавшихся громких событиях, то есть о войне Хмельницкого с поляками. Известия эти добывались разными способами; для того служили посылаемые за рубеж лазутчики, конечно снабженные благовидными предлогами: торговые люди, обоюдно ездившие в соседнее государство, и притом на обеих сторонах, русские; многие выходцы и беглецы из Украйны, уходившие от польских и еврейских притеснений, между прочим, православные монахи, которых монастыри подвергались разорению и всяким насилиям, или просто малороссийские старцы, приходившие в Москву за милостыней; а с московской стороны монахи, ходившие на богомолье в Киев. Все эти лица или подвергались опросу пограничных воевод и дьяков, или опрашивались на Москве в Посольском приказе, а чаще и там и здесь. Немало помогали в деле известий и негласных сношений с Юго-Западной Россией и греческие духовные особы, которые обыкновенно через Киев и Украйну приезжали в Москву также за милостыней. Приезжая в Западную и Восточную Россию, греки вообще сочувственно относились к борьбе казаков с католической Польшей, поощряли и благословляли их на эту борьбу. В числе их видим высшие духовные лица, например известного уже нам иерусалимского патриарха Паисия, коринфского митрополита Иоасафа, назаретского митрополита Гавриила и других. Те же греки нередко служили посредниками в переговорах Богдана Хмельницкого с московским правительством о подданстве Украйны.