Сценарий этого грандиозного театрального действа предполагал ликующие толпы народа и явление главного героя — Рюрика. Роль Рюрика с энтузиазмом выполнял сам император. Как пишет Майорова, «открывался праздник прибытием в Новгород парохода с царем. Александр с семьей и огромной свитой плыл по реке Волхов от Соснинской пристани до Новгорода, где ему была подготовлена пышная встреча. Собственно, речное сообщение с Новгородом было тогда самым удобным, и можно было бы считать, что чисто прагматические соображения диктовали выбор этого пути, если бы на следующий день, под конец праздника, царь вновь не предпринял путешествия: он поплыл на катере от Новгорода до Рюрикова Городища — легендарного места обитания Рюрика. В обеих поездках Александра встречали ликующие толпы. Согласно замыслу, в ходе торжества разыгрывалась ситуация прихода правителя к народу. Когда царь только плыл в Новгород, берега близ деревень украшены были декорациями из зелени, вензелями их величеств и разноцветными флагами; народ собирался густыми толпами, приветствовал и провожал проходивший пароход громкими, Ура“».
Некто Василий Колохматов, автор посвященной празднику брошюры для народа, рассказывал, что в ожидании царя «все население Новгорода покрыло берега Волхова, мост, всю набережную до царской пристани и от нее до крепостной стены»: «Надо было видеть эту огромную массу народа, оставившего домы свои пустыми, чтобы взглянуть на своего державного Отца!» Наконец, по словам Валуева, организатора и официального интерпретатора торжества, «толпы народа уходили далеко от города по обоим берегам реки в надежде несколько ранее завидеть приближение парохода, на котором ожидалось прибытие государя… у пристани и в городском саду столпились еще более густые массы народа», а перед самым появлением парохода начался звон во всех церквах: «Была торжественная минута. Со всех сторон слышалось: „Царь едет! Царь едет!“ — и эти возгласы звучали необыкновенным умилением. Звон продолжался с лишком четверть часа, прежде чем мы ясно могли увидеть приближающиеся пароходы. Раздались громкие, затем уже не умолкавшие крики „ура“. Я был свидетелем всеобщего порывистого одушевления. Лица всех званий и возрастов ему одинаково поддавались…» Далее Александр следовал на Рюриково Городище, тут уж корреспонденты, захлебываясь от восторга, описывали и вовсе чудовищные проявления народного экстаза: люди бросали под ноги царю поддевки и платки, падали на колени, словом, был полнейший народный ор и визг. Это все должно было символизировать неразрывную связь императора с его народом. Даже вполне трезвые и спокойные люди вроде поэта Тютчева поддались всеобщему безумию: им, действительно, грезилось, что время обратилось вспять, — и это тот самый Новгород, и это тот самый Рюрик, который одновременно и Александр, и это миг вечной славы, лежащей за далеким прошлым. Маршрут царя был выверен безукоризненно, точно по летописям. С Городища он шел на молебен в Софийский собор, а народ, который весь вместиться туда не мог, стоял на коленях по всей Софийской площади. Потом начинался крестный ход: «митрополит Петербургский и Новгородский Исидор, архиереи, придворные певчие вышли на площадь и объединились здесь с местным духовенством, которое несло хоругви, кресты и иконы. Александр II, императрица, наследник престола и свита сопровождали церковное шествие, певчие пели „Спаси, Господи, люди Твоя", а в войсках музыканты играли „Коль славен наш Господь в Сионе". Затем последовало молебствие, подававшееся прессой как визуальное подтверждение мифологии „полюбовной сделки"».
Но самым интригующим мигом всей этой театральной композиции было открытие памятника, который должен был символизировать единение всех эпох, отразить лучшие черты всего русского Тысячелетия.
Когда идея памятника еще только обсуждалась, то думали просто открыть в Новгороде памятник Рюрику, однако в Комитете министров воспротивились такой простоте — памятник на Тысячелетие должен быть пышным и выразительным. Одинокий Рюрик? Какое же это Тысячелетие? Министры рекомендовали добавить также других монархов и обязательно — барельефы с картинками из русской истории. Словом, памятник Тысячелетию должен был стать чем-то сродни найденному археологами Збручскому идолу. Та же многоплановая композиция и разбитая на ярусы вертикаль. Наверху этого монумента по проекту помещалось изображение державы, то есть шар с крестом, на шаре под крестом располагались две фигуры — женщина в русском костюме на коленях и небесный вестник, принесший ей благое известие. Женщина держала щит с изображением двуглавого орла. Эта символика вызвала бурное обсуждение в печати: кому-то не нравилось, что государство — женщина, кому-то — что она на коленях (как это Россия на коленях?), кому-то, что не понять — при чем тут православие.