ИСТОРИЯ РОССИИ с древнейших времен до 1618 г.Учебник для ВУЗов. В двух книгах. Книга вторая.

При огромной важности событий, связанных с опричниной, в летописях имеются лишь отрывочные сведения о ее введении, а после 1567 г., в опричных условиях, прекращается и московское летописание, прерывается также и большинство других летописных традиций. Вскоре и само слово «опричнина» оказывается под строгим запретом. Поэтому в литературе обычно используются сведения иностранцев, главным образом современников и участников событий. Два автора — Таубе и Крузе — это ливонские дворяне, взятые в плен, освобожденные в 1564 г. и приближенные к царскому двору. В 1571 г. они сбежали в Литву, в чем, конечно, винить их не приходится: «озорство» царя переходило всякие границы. Померанец Альберт Шлихтинг также был пленен в 1564 г. и бежал в Польшу в 1570. Вестфалец Генрих Штаден перебрался в 1564 г. в Москву по своей инициативе и стал опричником. Россию он покинул лишь в 1576 г. Штаден интересен тем, что он, по сути, одобрял опричную политику грабежа и убийств, как бы считая этой неким идеалом, к которому каждый человек стремится. Он не только без стеснения, но хвастливо замечал, что в новгородский поход он отправлялся с царем на одной лошади, «вернулся же я с 49, из них 22 были запряжены в сани, полные добра». Опричнину, конечно, такое признание достаточно характеризует. Меньше дают материалы Джерома Горсея, агента английской торговой компании в Москве, наезжавшего в Россию неоднократно с 1573 по 1590 г., а также отклики на московские события в Польше. Авторы пользовались в основном слухами и пересудами, к примеру, в Польше главным источником слухов были беглецы из России, у которых личное обычно заслоняло общее. В целом же отклики об опричнине в разных странах и на разных языках еще не собраны в едином издании и не переведены.

Как уже было сказано, к 1560 г. царь разорвал отношения с правительством «Избранной Рады» и в начале 60-х гг. попытался обвинить своих бывших советников в «изменах» и «волшебстве». Некоторые авторы считают, что психические аномалии, которыми царь похоже страдал с детства, теперь прорываются наружу в форме неуемной ярости. За опалами следуют казни, которые особенно свирепыми становятся после кончины митрополита Ма-кария в 1563 г. А. Курбский в числе первых жертв называет «ля-ховицу» Марию-Магдалину, казненную вместе с пятью детьми по обвинению в «волшебстве», а также Ивана Федоровича Шишкина «со женою и с детками; сродник был Алексеев (т.е. Адашева. - А.К.) и муж воистину праведный и зело разумный, в роде благороден и богат». Казнен был также младший брат Алексея Адашева — Даниил Адашев. Курбский упоминает и о казни трех братьев Сатиных, на сестре которых был женат Алексей Адашев. В синодике Чудова монастыря среди «убиенных» называются еще три брата Адашева и его сестра Варвара.

СБ. Веселовский отмечает, что первые опалы и казни не касались бояр: жертвами становились рядовые дворяне. Он даже делает на этом основании заключение, что роль Адашева историками преувеличена. Действительно, первые казни коснулись главным образом близких и дальних родственников Адашева, никто из которых не имел боярского звания. Но и сами реформы 50-х гг. и авторитет Адашева держались не на знатности рода, а на умении создать определенную гармонию сословий, в рамках которой дворянство являлось опорой государственной централизации.

Опалы на бояр, в том числе на родственников (Глинских), поначалу ограничивались ссылками или даже просто публичными заявлениями о беспрекословной верности царю. Столкновение с князьями Воротынскими осенью 1562 г. привело к лишению князей их вотчины (Новосиль, Одоев, Перемышль), а братья Воротынские с женами «за изменные дела» были сосланы один с женой в Белоозеро в тюрьму, другой — в Галич под стражу. Уже в 1563 г. Александр Воротынский был освобожден, но другой брат — Михаил — провел в ссылке три с половиной года, после чего все-таки был помилован и ему вернули часть его удела. Более сурово царь обошелся с князем Дмитрием Ивановичем Курляте-вым — сам Курлятев, его жена, сын Иван и две дочери были насильно пострижены в монашество и разосланы по монастырям. Курлятев прямо обвинялся царем (по крайней мере, в письме к Курбскому) в его приверженности Адашеву и Сильвестру.

Естественно, что опалы и казни привели к многочисленным побегам, в основном в Литву, затем в Швецию и даже в Турцию. И, конечно, эти побеги еще более разжигали ярость Ивана Грозного. У Курбского приводится характерный пример: на пути к Полоцку царь собственноручно сгоряча убил князя Ивана Шаховского. Никакого обвинения в адрес князя не приводится.