Третья женитьба Семена Ивановича в 1347 г. привела к конфликту князя с митрополитом. По сообщению Рогожского летописца, «женился князь великий Семен, утаився митрополита Феогноста, митрополит же не благослови его и церкви затвори, но олна (пока. — А.К.)
посылали в Царьгород благословенна просить». У Татищева в этой связи имеется оригинальное добавление: «Преосвященный Феогност митрополит име собор о делех духовных ко исправлению монастырей, служения и служителей церковных, и уставиша начало года сентевриа от 1-го числа. И списавше список, посла князь великий Симион Иванович с архимандритом Рождественским в Царьград к патриарху о благословении прося». Сообщение о введении «сентябрьского стиля», т.е. установления новогодия на 1 сентября, а не на 1 марта, уникально. До этого «сентябрьский стиль» иногда попадал на страницы летописей (в основном ростовских), так или иначе указывая на византийское влияние, но утвердился лишь в XVв., когда и Новый год на Руси стали встречать 1 сентября. Что же касается «благословения» в Константинополе, оно было получено, естественно, не без «посулов».«Благословение» Константинополя похоже не нормализовало отношений между московским князем и митрополитом. Имени митрополита нет в договоре братьев Семена, Ивана и Андрея, рассмотренном выше. Не часто упоминается имя митрополита и в других межкняжеских конфликтах. Но определенная пассивность высшего иерарха в немалой степени проистекала из-за неустойчивости положения в Константинополе.
В 40-е гг. XTVb. в Константинополе началась смертельная и предсмертная для самой Византии схватка. Сначала спор вроде бы шел в чисто богословской сфере: италийский грек Варлаам
и Григорий Палама спорили о возможности познания Бога и соотношении сущности и энергии. В понимании Варлаама — это одно и то же, у Пала-мы — нечто совершенно самостоятельное друг от друга. Варлаам, ополчясь на католическое «филиокве», акцентировал внимание на ' невозможности человеку стать рядом с Богом и познать его. Григорий Палама был последователем учения исихазма (от греч. «молчание», «покой», «тишина»). Паламисты-исихасты выросли из дохристианской традиции восточной мистики, которая и поныне привлекает внимание магически-оккультным аспектом. Исихасты ставили целью воспринять исходящий от божества «Фаворский» свет посредством полного отрешения отличного и общественного путем молитвы и созерцания. Всякая деятельность, в том числе и физический труд, исихастами осуждалась. Однако в ходе борьбы со своими идейными противниками они обнаруживали приверженность отнюдь не небесным идеалам. Спор между последователями Варлаама и исихастами мог бы остаться за стенами монастырей, если бы не приобрел политическое звучание.Сегодня в литературе существуют различные оценки исихазма, и прежде всего так называемого политического исихазма.
Во второй половине XX столетия однозначно негативную оценку исихазму дал видный германский ученый Э. Вернер. С реабилитацией исихазма выступил в ряде работ И.Ф. Мейендорф — выходец из России, священник русской церкви в Нью-Йорке. В нашей историографии теме исихазма посвятил свои основные работы Г.М. Прохоров. У этого автора привлечен большой материал, который он стремится направить в пользу апологетики исихазма. Но он может быть истолкован и в прямо противоположном направлении. Г.М. Прохоров считает особенно важным то, что «составлявшие активную часть движения люди — разные по происхождению — были объединены личными отношениями дружбы или ученичества; рассеянные по всей Восточной Европе, они образовывали наднациональную общину, связывающую славянские православные страны друг с другом и с Византией».На самом деле славянская община и «личные отношения», иерархически выстроенные в духе восточных орденов, структуры не только не близкие, а прямо противоположные.
И правы те авторы, кто выносит исихазм вообще за пределами христианства. Обращаясь к индивиду в духе восточной мистики, исихазм формируется в наднациональные политические структуры, по существу игнорируя присущий христианству аспект социальной справедливости.Резкая полемика гуманистов (сторонников Варлаама) и исихастов, сопровождавшаяся беспринципной борьбой за власть в самом Константинополе, создавала для русского митрополита Феогноста дополнительные трудности. Он публично осудил исихастов как еретиков богомильского толка, однако с приходом в Константинополе исихастов к власти он лишался поддержки своих традиционных покровителей. Осложнение отношений с Константинополем побуждало искать опору в Москве. К тому же Феогност, видимо, не отличался крепким здоровьем — летописи сообщают о его тяжелой болезни в последние два года жизни. Поэтому он и привлекает в качестве ближайшего помощника владимирского епископа Алексия
(ок. 1293—1378), крестника Ивана Калиты.