История России с древнейших времен (Том 8)

Заступление Голохвастова за Девочкина, обвиненного в измене, умысел отнять у Долгорукого городовые ключи дали повод смотреть и на Голохвастова как на участника в измене казначея, дали повод думать, что второй воевода хочет прибрать к своим рукам ключи для того, чтоб отпереть неприятелю вход в монастырь. Палицын прямо обвиняет Голохвастова в согласии с Девочкиным, говорит, что этот воевода снесся с врагами и назначил день, в который хотел предать им монастырь таким образом: когда осажденные сделают вылазку, Голохвастов хотел затворить ворота и предать вышедших на жертву полякам, впустив в то же время неприятеля другим входом в монастырь. Из связи рассказа Палицына выходит, что Девочкин, признавшись на пытке в собственной измене, обговорил соучастников, и в том числе Голохвастова: "Нетерпелив в крепких явился Иосиф, все потонку умышленное объявил, и странно было слышать треснутие думы иудиной. Не напрасно Оська Селевин отскочил; не одного его, но и четверых невежд поселян также послал за ним, полякам весь предался и других не мало прельстил. Его лукавству и второй воевода, Алексей Голохвастов, потаковник был и уже сослался" и проч. Но здесь должно заметить, во-первых, что сам Палицын ослабляет доверие к своим показаниям, умалчивая о подробностях, закрывая истину слогом витиеватым, выражениями темными; так, до открытия упомянутых грамот Долгорукого и старцев никто не мог догадаться о пытке, которой был подвергнут Девочкин и которую Палицыну благоугодно было обозначить словом крепкие: "нетерпелив в крепких явился Иосиф". Потом, если бы осажденные доведались об измене последнего каким-нибудь другим образом, то и Долгорукий, и старцы в своих донесениях в Москву не преминули бы довести об этом до сведения царя и Палицына, но в упомянутых донесениях ни слова не говорится об измене Голохвастова и о подробностях замысла, как их приводит Палицын. Долгорукий заключает свое донесение Палицыну о поведении Голохвастова следующими словами: "А к государю о том я до сих пор не пишу, потому что, по грехам, осада продлилась, и я здесь бессемеен; и если, Авраамий Иванович, осада еще вдаль продлится, то тебе бы пожаловать, о том государю известить, чтобы в монастыре святому месту какой-нибудь вред не учинился. А про Алексея в осаде ведают многие люди, что Алексей дела не делает, только ссору чинит, и если все об нем писать, то и в письме не поместится. Так тебе бы, господин, порадеть о святом месте". В другой грамоте к тому же Палицыну Долгорукий пишет: "Пожалуй, государь Авраамий Иванович, извести государю тайно, что здесь в осаде ссору делает большую Алексей Голохвастов, чтобы государь пожаловал, на просухе прислал сюда верных человек сто, и про него велел бы сыскать и велел бы его к Москве взять. И если государь пожалует, будет ко мне, холопу своему, о том писать, то он бы государь пожаловал, ко мне отписал тайно". Из этих слов оказывается, что Долгорукий боялся явно действовать против Голохвастова, у которого было много приверженцев, с которым, как видно, одинаково думали архимандрит и соборные старцы. В то время, когда Шуйского мало уважали, ибо от гнева его всегда можно было найти убежище у царя тушинского, в то время одного приказа из Москвы было недостаточно для смены воеводы, нужно было прислать сто человек верных людей и поступить с большою осторожностию и тайною.