Екатерина, разговаривая однажды с тремя сопровождавшими ее посланниками, спросила у них в шутку: как они думают, кем она была бы, родившись на свет мужчиной и обыкновенным человеком? Фиц-Герберт отвечал, что ее величество, вероятно, была бы мудрым законодателем; Кобенцель сказал, что великим министром или посланником; граф Сегюр предположил, что знаменитым полководцем. «О! Все вы ошиблись, — сказала императрица, — я знаю мою пылкую голову: я отважилась бы на все ради славы и, не дослужившись до звания поручика, в первом сражении сложила бы голову».
В другой раз разговор шел о том, что думает Европа о путешествии Русской государыни к ее южным владениям. В этом случае Европа более всего боялась, что Россия с помощью Австрийского императора, который в это время спешил в Херсон для свидания с Екатериной, завоюет в соответствии с известным всем планом Потемкина не только Турцию и Персию, но даже, может быть, Индию и Японию. Один из посланников, рассказывая в шутку об этом, прибавил: «Одним словом сказать, ваше величество, ваш странствующий кабинет занимает и беспокоит теперь все другие кабинеты».
«Стало быть, — сказала императрица, — этот Петербургский кабинет, плывущий теперь по водам Днепра, настолько велик, что доставил столько хлопот другим?»
«Точно так, государыня, — отвечал тогда принц де-Линь, — и, между прочим, нет такого кабинета, который был бы меньше его; несколько
Вы, конечно, догадываетесь, друзья мои, что остроумный принц де-Линь подразумевал под этим кабинетом возвышенное чело Екатерины, где так ясно выражались ее глубокие думы и гениальные мысли.
Вот насколько свободно было обращение в этом избранном обществе императрицы, как непринужденно было веселье! Стоит ли удивляться после этого, что все, наслаждавшиеся многими удовольствиями, называли свое путешествие очаровательным? Вскоре оно получило новый блеск: на тогдашней границе Польши, в местечке Канев, государыню ожидал король Станислав-Август, некогда возведенный ею на Польский престол. Неприятные обстоятельства заставляли его в это время снова искать покровительства своей прежней благодетельницы и просить у нее свидания для переговоров. Невозможно описать усердие и пышность, с которыми он встретил императрицу. Многочисленное Польское войско, богато одетое, в сияющем вооружении, покрывало все возвышенности и равнины Канева. Варшавский двор, сопровождая своего государя, усиливал великолепие торжества, продолжавшегося непрерывно целый день, который провела здесь государыня. За это непродолжительное время смиренные жители небольшого местечка были свидетелями и великолепного обеда, и бала, и иллюминации, и фейерверка. Государыня, тронутая усердием Станислава и его стесненным положением, обещала ему свое покровительство против врагов его, и он расстался с ней на следующий день, утешенный и осчастливленный ее участием.
Потом через некоторое время знаменитая