История России в рассказах для детей

Представьте себе, мои читатели, что двадцать четыре пары, составленные из молодых, прелестнейших особ двора, танцевали в огромном зале, окруженном в два ряда колоссальными столбами и украшенном богатыми ложами, разделявшими эти столбы, освещенном вместо люстр большими хрустальными, гранеными шарами, отражавшими и собственно огонь, и миллионы огней, висевших вокруг них. Это отражение, повторяясь еще раз в бесчисленных зеркалах, превращало зал в какой-то храм очарования, особенно когда восхищенные зрители переступали за огромные столбы, окружавшие танцевальный зал. За этими столбами был прелестный зимний сад из лавровых, померанцевых и миртовых деревьев[476], с песчаными дорожками, с зелеными возвышенностями, с прозрачными фонтанами, с зеркальным гротом, с прекрасной мраморной статуей императрицы, с высокой золотой пирамидой в ее честь, даже с птичками, летавшими там, будто на открытом воздухе. По одному этому началу праздника можно было судить, каковы были удовольствия, его пышность и блеск, и поэтому я не буду вдаваться в подробности, не буду рассказывать, что маскарад, бал, спектакль, иллюминации и ужин сменялись, как по волшебству, и веселили своим разнообразием гостей, число которых достигало до 3000 человек. Все это можно найти в прекрасном описании Державина.

После такого блеска, после такого величия, что случилось с князем Таврическим через четыре месяца? Больной и грустный, он снова жил в Яссах, занимаясь с виду мирными переговорами с Турками, но внутренне не переставая желать войны. Это его тайное желание часто обнаруживалось в сильных спорах с полномочными, съехавшимися в Яссы; но по мере усиления болезни — злой эпидемической лихорадки*, свирепствовавшей в Молдавии и особенно в Яссах в 1791 году, — эта его пылкость начала ослабевать, и, наконец, в начале октября убийственная тоска, почти ни на минуту не покидавшая его, превратилась в настоящее предчувствие смерти. Веря этому предчувствию, он поспешил оставить вредный в то время воздух Ясс и ехать в Очаковскую область, где его привлекало новое, любимое им место — город Николаев, основанный им не более двух лет назад в том месте, где река Ингул впадает в Буг. Это соединение двух рек представляло большие удобства для порта и подало Потемкину первую мысль об основании здесь корабельной верфи. Построенный вскоре после Очаковской победы и на земле, принадлежавшей Очакову, новый порт был обязан ему и своим именем: Потемкин назвал его в честь святого чудотворца Николая, в день которого взят был Очаков.

Обер-офицер легкоконных полков в армии князя Потемкина с 1788 по 1792 год. Рисунок 1841 г.

Князь Платон Александрович Зубов.

Платон Александрович Зубов (1761–1822) — генерал-фельдцехмейстер, главнокомандующий Черноморским флотом и Черноморским казачьим войском, Екатеринославский и Таврический губернатор. Он был последним фаворитом Екатерины II и был близок к ней в последние семь лет ее жизни.

Николаев уже в первый год своего существования принес много пользы Черноморскому флоту и поэтому был особенно любим его основателем: несмотря на множество занятий, Потемкин часто думал о постройке зданий и судов, посылал туда иностранных архитекторов и пленных Турок для работы. Как восхищался он, когда получил известия, что на Черное море уже отправлялись корабли, построенные в Николаеве! Наконец, к Николаеву стремился он в последние часы своей жизни. «По крайней мере, умру в Николаеве!» — говорил он 5 октября 1791 года и непременно хотел в тот же день выехать из Ясс. Напрасно его любимая племянница, графиня Бранницкая, жившая в его доме и не отлучавшаяся от него во время болезни, умоляла его подождать если не выздоровления, то, по крайней мере, облегчения страданий. Упрямый, может быть, по причине своей болезни, он остался непреклонен и поехал. Графиня ехала в одной карете с ним. Сначала свежий воздух, казалось, оживил потухающие силы больного, но едва проехали тридцать верст, как его обычная тоска начала усиливаться и, наконец, на 38-й версте достигла такой мучительной степени, что несчастный князь не мог продолжать езды: вышел из экипажа и лег у дороги на разостланном плаще. Здесь-то вдали от всякой пышности мира и людей, так усердно поклоняющихся ей, в пустынной степи, без помощи, облегчающей страдания, закончилась жизнь, столь полная славы и счастья! Можно было сказать, что кончина Таврического была так же необычна, как и его жизнь. Державин, пораженный, как и все, неожиданным известием о смерти Потемкина, прекрасно описал ее в своем стихотворении «Водопад»: