История России в рассказах для детей

В то время как бессовестный Олег рассуждал таким образом, в то время как Мамай и Ягайло уже мысленно считали звонкое Русское золото, которым хотели обогатиться, в Москве все было в тревоге. Но эта тревога происходила не от страха; напротив, начиная с самых храбрых и неустрашимых воинов до женщин и детей, все были оживлены какой-то смелостью, все как будто думали, что уже настало время освобождения от власти Татар, как будто предчувствовали, что Бог, сжалясь над страданиями Русских, наконец, поможет им победить своих притеснителей.

Так смело и храбро думали во время княжения Дмитрия Иоанновича, и пример этой смелости и надежды на Бога подавал всем Московским жителям сам государь.

А.П. Бубнов. Утро на Куликовом поле. 1943–1947 гг. Фрагмент. 8 сентября 1380 г. ранним утром Русское войско, перейдя через Дон, заняло позиции на берегу реки Непрядвы.

Как только Дмитрий узнал о намерении Мамая и Ягайлы, первой его мыслью было идти в церковь и молить Бога о помощи. Усердная молитва укрепила еще больше и без того храбрый его дух. Почти в тот же час он разослал гонцов во все области великого княжества, чтобы собирать войско и вести его прямо в Москву. Все усердно спешили исполнить повеление государя, и через несколько дней почти целые города были готовы идти против неприятелей Отечества. Каждый день приходили в Москву новые полки под начальством своих князей и бояр. Это были князья Ростовские, Белозерские, Ярославские со своими дружинами; бояре Владимирские, Суздальские, Переяславские, Костромские, Муромские, Дмитровские, Можайские, Звенигородские, Углицкие, Серпуховские с боярскими дружинами. Все эти дружины составили многочисленное войско, которое нетерпеливо желало выступить в поход. Но Дмитрий до этого выступления хотел со своим неразлучным другом и — после ранней кончины родного брата Иоанна — единственным братом и товарищем, князем Владимиром Андреевичем, и со всеми главными воеводами съездить в уединенный Троицкий монастырь и там принять благословение игумена Сергия, о благочестии которого читатели уже слышали. Этот святой старец уже давно отказался от мира, но пламенно любил свое Отечество. Он обрадовался, неожиданно увидев его храбрых защитников в своем тихом монастыре; обрадовался смирению, с которым они желали получить через него Божье благословение, потому что это смирение предвещало им небесную помощь и победу. Он упросил великого князя отобедать в монастыре, окропил святой водой его и всех бывших с ним военачальников и отпустил разделить с ними опасности войны двух монахов — Александра Пересвета и Ослябя. Дмитрий, выезжая из Троицкого монастыря, еще больше надеялся одержать победу.

В церкви Михаила Архангела над гробницей своих предков, Московских государей, великий князь еще раз помолился Богу и простился с печальной супругой. Горько плакала она, отпуская своего друга на сражение с бесчеловечными Татарами. Невольно приходила ей в голову мысль о всех князьях, уже убитых ими. И сам ее мужественный супруг едва удержал слезы, когда в последний раз обнял ее и сказал: «Бог наш заступник!» Далеко за городские ворота провожали Московские жители доброго государя и его войско и только к вечеру возвратились в тихую столицу, где остались почти одни старики, женщины и дети.

Копье и дротики в ножнах

Русский воин в мисюрке-наплечнике

В 94 верстах от Москвы, в городе Коломне, соединились с Дмитрием два его союзника, сыновья Ольгерда, князья Полоцкий и Брянский, обиженные своим братом Ягайлом и поклявшиеся отомстить ему.

Здесь великий князь осмотрел все свое войско. Никогда еще оно не было так многочисленно: более ста пятидесяти тысяч конных и пеших воинов стояло в рядах! Любуясь этими прекрасными, так много обещавшими рядами, Дмитрий был спокоен и тверд: его огорчала только измена Олега и огорчала не потому, что он боялся ее, а потому, что ему горестно было обнаружить изменника в прежнем друге. Между тем Олег страдал от своей измены гораздо больше. Узнав, что великий князь не побоялся войны и уже перешел за Оку в его собственную Рязанскую землю, он не знал, что делать и к кому пристать: боялся и Мамая, и Дмитрия, раскаивался в измене и дрожал при одной мысли о том, что будет с ним впоследствии.