История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

«Обязательное (фазл)» – это нечто необходимое к исполнению в любом случае, и к этой категории, согласно канонам ислама, отно сятся в первую очередь главнейшие религиозные обязанности и по нятия.

Знание, как мы видим, понималось в те времена в первую очередь как религиозное знание. Затем, по порядку важности, шли знания о ремеслах, и, наконец, собственно научное знание, которое, как и сегодня, было достоянием меньшинства. Более того, как просвещает нас ибн Хальдун, те знания, которые мы сегодня называем научными, были «вспомогательными» по отношению к религиозному знанию. И не случайно, что выдающиеся исламские ученые, будь то в области математики, медицины, химии и других естественных наук, были в то же самое время и выдающимися богословами и юристами ислама.

Дилемма, которая стояла перед ал-Газали, ибн Рушдом, ибн Хальдуном и – гораздо ранее – перед ал-Аш’ари, состояла в том, чтобы, с одной стороны, не закрыть путь для философской и естественнонаучной пытливости человеческого разума, пытающегося постичь тайну мироздания, а с другой стороны, удержать неопытный и невежественный разум от впадения в ересь и полное безбожие. Как определить границы допустимого в религиозном познании, чтобы не дойти до непонятной народу полной абстрактности понятия Бога (чем грозил исламу му’тазилизм), но и дать в религии место разуму?

Ал-Газали, как и его великие предшественники, знал, что уже в самом символе веры, утверждающем Единственность и Единство Аллаха и пророческую стезю Посланника, содержится океан смыслов для людей разумеющих. Однако, во всяком поиске смыслов есть опасность уклонения от истины. Как найти золотую середину между религиозным и философско-научным знанием в условиях, когда на усиление рационалистической философии в атмосфере общего политического брожения и открытого карматского мятежа исламское общество ответило усилением крайнего консерватизма ханбалитов, упростивших ислам до духовного аскетизма и набора готовых ответов на все вопросы бытия?

Этот вопрос так и не был решен в исламе Средних веков, да и сегодня его решение неочевидно. Именно «необязательность» научного знания стала одной из главных причин того, что в исламе к середине XI века создался богословский консенсус, фактически запретивший самостоятельное размышление над природой Божественного. Следование традициям было сочтено более безопасным, чем порывы даже самого подготовленного разума к объяснению мира и места религии в мире.

Так, постепенно, в исламе была закрыта дорога к самостоятельности суждений. Все более слепое следование традиции (таклид) без учета исторического и часто политического контекста, в которых та или иная традиция зародилась, со временем и создало Догму, в тисках которой живое Откровение ислама, ставшее достоянием относительного небольшого числа мусульман, заменялось внешней обрядностью и набором готовых ответов на все случаи жизни.

Ханбалиты, выступавшие за господство традиций, не хотели ничего плохого, но они умели глядеть только в прошлое, страшась самой категории сомнения и опасаясь всякой новизны. Но для мусульманских философов мир, созданный Аллахом, был столь многобразен, что никак не исчерпывался готовыми ответами. Для них категория сомнения была естественной категорией, хотя и они понимали, что найти равновесие между сомнением и убежденностью в сфере религии чрезвычайно нелегко.

И все же, едва изложив доктрину «необязательности» знания, ал-Газали пишет:

«Если в убеждениях человека появляется какое-то сомнение, то ему обязательно обучиться соответствующему знанию, чтобы сомнение исчезло».

Думается, что огромным счастьем для Северного ислама было то, что первоначальное пришествие и утверждение веры на берегах Волги и Камы происходило в атмосфере, когда ее творческий дух еще не попал окончательно в силки Догмы! Мы не знаем, сумел ли булгарский царевич в дни своего пребывания в Багдаде заручиться приездом в Волжскую Булгарию «учителей веры» из числа тех, которые, мягко говоря, не решились приехать в северные пределы с посольством ибн Фадлана. Их отсутствие, между тем, могло сыграть в истории Северного ислама самую положительную роль: они не внесли в богословие поволжского ислама того идейного раздора, которым был отмечен в центральном Халифате дух времени.

Сама удаленность булгарских пределов от идейно-политической борьбы в Халифате также имела огромное значение для развития Северного ислама. То, что мы узнаем из следующей нашей беседы о бурном развитии Волжской Булгарии в экономическом, политическом и религиозном отношениях, свидетельствует о том, что знание еще не представляло для новых северных мусульман тех проблем, с которыми оно постоянно сталкивалось внутри Халифата, уже расколовшегося на несколько самостоятельных государств.