Каковы бы ни были истинные причины неприязни между различными тюркскими племенами и союзами племен, языческие времена не могли положить этому конца. Межплеменная рознь между тюрками оказалась относительно сглаженной только после принятия ими ислама. Да и то, после падения Золотой Орды в конце XIV века, когда отдельные тюркские племена Седьмого Климата остались предоставленными сами себе, давнишняя вражда между ними возобновилась, питаемая как различиями в происхождении и родословной, так и вековым экономическим и военным соперничеством. Однако в годы жизни ибн Фадлана до этого было еще далеко, и воспоминание о пантюркском единстве в пределах Тюркского Халифата была еще не полностью изглажено из памяти самых разных тюркских племен. Это воспоминание о прошлом могуществе, укрепляемое освященными временем племенными верованиями и обычаями, оставалось, по-видимому, главным препятствием для широкого проникновения ислама в тюркскую среду. Как мы уже видели, воинская доблесть была для тюрков важнейшим человеческим и государственным качеством, поэтому ислам должен был предстать в их глазах не столько религией культуры и цивилизации, но в первую очередь религией победителей.
Существенный переворот в сознании тюрков произошел только в 893 году, когда мусульманские войска победили объединенные силы наследников мощи Восточно-Тюркского Каганата тюрков-карлуков и взяли их столицу Талас в нынешнем казахстанском Семиречье. Падение карлуков, между тем, позволило огузам и другим тюркским племенам создать собственные кочевые государства, через одно из которых и прошел караван с багдадским посольством. Нижеследующая история сражения карлуков и мусульманских войск, запечатленная в книге Йакута ал-Руми «Мугджам ал-Булдан (Энциклопедия стран)», чрезвычайно показательна, так как она показывает, каким образом идеи ислама противопоставлялись традиционным верованиям тюрков, несовместным с религиозной философией ислама. В этой истории фигурирует Саманидский эмир Хорасана Исмаил ибн Ахмад, который командовал мусульманской армией при взятии Таласа, и все повествование ведется от его лица: