История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

«Я клянусь Аллахом и скажу тебе, что, находясь в своей собственной стране, я боюсь одного, а именно – боюсь своего господина, повелителя правоверных. И боюсь я больше всего того, что до него дойдет что-нибудь такое, что вызовет его отвращение ко мне, и он проклянет меня, и я погибну в своей собственной стране в то время, как он будет оставаться в своем государстве, и между мной и им будут простираться обширные владения. А вы, которые едите его хлеб, носите его одежду, во всякое время можете видеть его – вы обманули его в отношении той помощи, с которой он отправил вас ко мне – к людям нуждающимся. Более того, вы обманули мусульман, и я не признаю вас истинными руководителями в делах своей веры, пока не приедет ко мне такой человек, который будет искренен в своих словах. И если же придет ко мне такой человек – я признаю его в качестве руководителя в деле своей веры»… После этого разговора случилось нечто странное: он стал оказывать мне особое уважение и стал приближать к себе. А спутников моих он к себе не допускал и стал называть меня Абу-Бекр Правдивый[187]».

Таким образом, царь использовал денежную недостачу как предлог убить сразу двух зайцев – остаться верным халифу и в то же время сохранить все свои экономические и политические связи, оставшись верным тому ханафитскому толку ислама, который исповедовали хорезмийские и другие среднеазиатские купцы, а также большинство тюркского населения Средней Азии. Из заметок ибн Фадлана ясно, что еще до этого прибытия у царя были ханафитские вероучителя, во всяком случае, имам и муэдзин его собственной царской мечети. Эти люди наверняка прибыли именно из Средней Азии, с которой Волжскую Булгарию уже давно соединяли как торговые и культурные, так и политико-династийные связи: ранее ибн Фадлан отмечал, что огузский предводитель Этрек сын Катагана был тестем царя булгар, отдавшим за него свою дочь или сестру[188].

Торговая прослойка булгарского общества, также исповедовавшая через свои связи ислам ханафитского толка, нуждалась в сильной государственной власти, укрепленной, помимо единства веры, так же и единством тонкостей вероучения, которые при всей своей внешней незначительности всегда вызывают самые яростные споры. Приняв шафиитский ислам, царь булгар оказался бы в изоляции от торгового класса своей страны, который обеспечивал экономическое и культурное процветание Волжской Булгарии.

Но этого не случилось – с отъездом багдадского посольства осенью того же 922 года ничто уже не смущало ни царя, ни его подданных в выборе именно ханафитского ислама, последователями которого является и сегодня подавляющее большинство российских мусульман.

Есть и еще одно обстоятельство, отмеченное ибн Фадланом, о котором спорили поволжские мусульмане и через тысячу лет – в начале XX века. Этот вопрос касается краткости летних ночей в средней полосе, которая делает несколько затруднительной точное соблюдение распорядка ночного и предрассветного намазов. Рассказывая об этом, ибн Фадлан, как всегда, приводит изумительные детали повседневной жизни тех древних времен, а заодно, как и в случае с индийским купцом, походя говорит нам о том, каким пестрым и многонациональным было булгарское государство еще на самой заре своего существования: