История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

«Владимир по их просьбе позволил им торговать по Оке и Волге, дав им для этого печати; русские купцы с печатями от посадников также могли свободно ездить в Болгарские города; но Болгарским купцам позволено было торговать только с купцами по городам, а не ездить по селам и не торговать с тиунами (судьями), вирниками (сборщиками виры, денежного откупа за незаконный поступок), огнищанами (крестьянами) и смердами[308]».

Мы видим, что соглашение 1006 года сужает круг общения булгарских мусульман со славянами и финно-уграми, находившимися под властью стольного киевского князя, оговаривая, что булгарско-мусульманская торговля должна вестись под непосредственным контролем городских княжеских властей, из чего видна как забота о княжеской пошлине, так и нежелание допустить прямое общение народа с иноверцами. В этом смысле обнаруживается серьезная разница в степени веротерпимости: как известно, в булгарских, как и в других мусульманских городах, христиане жили как налогоблагаемые граждане этих городов, имея собственные церкви, мастерские и целые кварталы. При всех ограничениях, которые накладывались на них мусульманским законодательством (и в разное время в разных странах сказывались по-разному), мусульмане имели полную возможность ежедневно общаться с христианами. Так что поводов для беспочвенных слухов о «вредоносности» и «зловредности» иноверного образа жизни в исламском мире было непредставимо меньше, чем в ситуации Руси и западной Европы, когда возможностей для человеческого общения между мусульманами и христианами практически не существовало.

Незнание человека, его реальной культуры и образа жизни слишком часто оборачивается подозрительностью к нему, его мыслям и поступкам, и отсутствие законодательной веротерпимости веками создавало на Руси предпосылки для роста этой подозрительности. Еще одно наследие Византии – общинная замкнутость в собственной среде и культуре в полной убежденности своего нравственного превосходства над всеми другими людьми и культурами, сказывается в России и сегодня. Что же говорить о средневековых временах, да еще тех, когда страх и подозрительность господствовали в отношении не только «иноверных», но и отношении соседнего «огнища» и соседнего чужекняжеского города?

В этом смысле представляется исторически верным, что тюркское по преимуществу общество Северного ислама, при всех его очевидных средневековых недостатках, было все же более открытым внешним влияниям и достижениям, чем ранне-христианское древнерусское общество накануне его соскальзывания в хаос вековых княжеских междоусобиц. Не случайно замечательный татарский ученый М. А, Усманов называл булгарское мусульманское общество Средних веков – «открытым обществом». Человеческие отношения между северными мусульманами и первыми русскими христианами существовали и, как это часто бывает, по-настоящему проявлялись именно в годину бед, вызванных недородом и политической нестабильностью.

Говоря о северных мусульманах, Татищев не случайно упоминает то известное историческое обстоятельство, что они «неоднократно и Руссию во времена недородов житами обеспечивали». Действительно, в 1024 году, в самый разгар междоусобицы между сыновьями Владимира Ярославом и пришедшим из Тьмутаракани Мстиславом в восточных пределах Руси случился сильный голод. Тверская летопись повествует:

«и бе мятеж велик и глад по всей земле той, яко мужу своа жена даати, да кормят себе, челядином. Идоша по Волзе все люди в Болгары и привезоша пшеницу и жито, и тако от того ожиша[309]».

В Лаврентьевской летописи также указано, что голод в Суздале сопровождался погромами, и эта летопись отмечает роль Волжской Булгарии в снабжении Руси хлебом:

«В лето 6532… В се же лето всташа волосви в Суждали, избиваху старую чадь по дьяволю наученью и бесованью, глаголюще, яко си держать гобино (хлеб). Бе мятеж велик и голод по всей той стране; идоша по Волдзе все людье в Болгары и привезоша жито, и тако ожиша».