История розги

В передней ее встретил новый друг — Виктор и провел в обставленную гостиную; это была, очевидно, не холостая квартира, но в данное время все в ней указывало на отсутствие постоянных обитателей.

На вопросы Анжели Виктор, улыбаясь, сознался, что он, правда, женат, но его жена с двумя детьми и прислугой уехала на шесть недель к своей матери в По; он вполне свободен приводить в квартиру кого ему угодно. Ей нечего бояться, — консьерж на него молится.

Однако он через некоторое время провел ее в охотничий кабинет, а не в спальную.

Комната была убрана подобно всем комнатам спортсменов: был уютный диван, две кушетки, ассортимент разного оружия, и что ее особенно поразило — это громадная коллекция всевозможных плеток и бичей; тут были собачьи плетки, кнуты погонщиков, ужасные английские девятихвостки, дамские и мужские бичи и т. д.

Из деликатности, за которую Анжель в душе была ему очень благодарна, Виктор закрыл окна вместе со ставнями, спустил шторы и занавеси, затем зажег две электрических небольших люстры. Комната выглядела совсем мило, и Анжель внутренно радовалась, что придется принести жертву богине любви в таком изящном храме, ничем не похожем на банальные комнаты гостиниц.

Около широкого и низкого дивана, служившего ему, как объяснил Виктор, постелью, стоял большой массивный дубовый стул для моления, обитый дорогим шелковым трипом малинового цвета.

Анжель, указывая на этот стул, сказала, улыбаясь насмешливо:

— Вы на нем творите молитвы?

Он загадочно улыбнулся и ответил:

— Нет, не я, но случается, что мои посетительницы молятся на нем, и очень горячо.

Она захохотала, хотя была охвачена каким-то необъяснимым беспокойством при этих словах, самих по себе ничего не значащих, но которым придавала странное значение особенная интонация, с которой произнес их Виктор. Впрочем, это впечатление скоро исчезло; Виктор сделался нежным, несколько раз поцеловал, очень мило шепнул ей, не хочет ли она помыть руки, и проводил ее в туалетную комнату. Когда вернулась оттуда, он опять стал ее целовать и умолять, чтобы она разделась, на что Анжель тотчас же согласилась. Пока она раздевалась, Виктор принес подушки, простыни и одеяло; затем постелил на диване. Когда она была уже в одной рубашке и собиралась нырнуть в приготовленную постель, то удивилась, что он не раздевается, а потому, шутя сказала ему: «Надеюсь, вы не думаете остаться в вашем костюме?»

Он посмотрел на нее искоса и, делая вид, что не слыхал ее вопроса, прошептал:

— Ну, а ваши молитвы… Вы должны помолиться теперь…

Снова у ней сжалось сердце от невольного страха.

— Что за глупые шутки! — сказала она несколько свысока и отступила назад.

Но он одним прыжком был около нее, схватил ее не особенно грубо, но с большой силой, и, подтащив ее к стулу, поставил на нем на колени.

— Молись, говорю тебе, изволь сейчас молиться!

Тогда уже окончательно Анжелью овладел ужас.

— Пусти меня! — заорала она во все горло. — Я хочу уйти, вы сумасшедший!

В ту же минуту она почувствовала, что ее привязывают к стулу в положении не на коленях, а верхом, с лицом, обращенным к спинке. Откуда-то появились веревки, прикрепленные к стулу. Ими он крепко привязал ее под мышки и за талию.

Анжель рвалась, кричала, ругалась и даже кусалась, но Виктор, по ее словам, поднял ей обе руки вверх и крепко связал кисти рук.

— Молись! Молись! — повторял он без перерыва, улыбаясь и с горящими глазами.

Она продолжала кричать, браниться и, наконец, стала умолять отпустить ее.

— Напрасно кричишь, все равно никто тебя не услышит! — При этом он указал на тяжелые занавеси.

Тогда Анжель заорала нечеловеческим голосом:

— Спасите, меня убивают!

Виктор только расхохотался и сказал:

— Да нет же, ты с ума сошла, я тебя обожаю, и после ты меня сама за все поблагодаришь!

«Подняв мне рубашку и приколов ее вверх, он несколько раз погладил мое обнаженное тело, произнося голосом, уже задыхающимся от радости:

— Да! Я верно угадал, что у тебя дивные ягодицы!

Я уже молчала, — говорит Анжель, — сообразив, что ничего не поделаешь, и решила наблюдать, что будет дальше. Я заметила, что у Виктора возбуждение все росло и росло, и втайне ласкала себя надеждой, что он скоро меня отвяжет и отнесет на диван, где будет умолять о прощении. Но он вдруг бросился к коллекции бичей, схватил один из них и, подойдя ко мне, стал меня сечь что есть мочи. Тут уже я от боли стала орать во всю глотку. Когда он наконец остановился и отвязал меня, то я, подойдя к зеркалу, увидала, что вся была исполосована темно-красными рубцами, припухшими, местами сочилась кровь. Но он отвязал меня, когда я уже немного успокоилась. С нежностью самой усердной сестры милосердия он обмыл мне все иссеченные места, но со мною сделался истерический припадок, и я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, то увидала, что лежу на диване рядом со своим палачом. Я, конечно, с ужасом вскочила. Но он меня взял в руки, стал умолять простить, целовать, ласкать…