История розги

«Когда мы прибыли на тюремный двор, то уже на нем была большая толпа народу, которую с трудом сдерживало около двадцати городовых.

Тут собрались все подонки Лондона. Женщины бесцеремонно толкали всех, протискиваясь, чтобы лучше видеть. Это были большею частью публичные женщины, из которых многие уже были знакомы с розгами или плетью Чарльза (имя палача).

Весь этот народ кричал, жестикулировал, отпускал плоские шутки и переговаривался на особом жаргоне.

На грубые шутки отвечали площадной бранью. Несколько нянек и мастериц тоже затесались в эту толпу, чтобы посмотреть, что будет происходить. Следует заметить, что большая часть зрителей не могла ничего видеть…

Наконец толпа заколыхалась и двинулась вперед, но городовые грубо ее осадили назад.

«Вот она! Вот она!»

Наша карета застряла как раз против тюремных ворот. Толпа ее окружила, многие, несмотря на протесты кучера, взобрались на верх ее, на колеса… Сами мы уселись на козлы и могли видеть все превосходно.

Моя спутница — Елена — вся побледнела и прижалась ко мне.

Мы увидали, как маленькая дверь тюрьмы отворилась, и на пороге ее появилась женщина, одетая в арестантский костюм — полосатую рубашку и красную шерстяную юбку. Насколько можно было различить издалека, она была совсем молоденькая и очень недурна собой. Несчастная, еле живая, втянула голову в плечи и смотрела по сторонам безумными глазами… За нею шел судебный пристав, судья в парике, два или три офицера ирландского полка. Руки у нее были связаны сзади веревкой, конец которой держал палач. В это время два помощника устанавливали скамейку для наказания.

На эти приготовления потребовалось очень мало времени. Небольшой отряд солдат выстроился перед дверью. Помощники палача взяли девушку, которая стала кричать, грубо разложили ее на скамье и привязали к ней за руки и ноги. Палач поднял и завернул ей на голову красную юбку и стал сечь. Палач вертел свою плеть-девятихвостку, как ручку шарманки; девять хвостов хлопали по телу, тело краснело, пухло, местами струилась кровь…

Елена, вся красная, отвернулась в сторону — ей было стыдно смотреть на обнаженное тело женщины.

Наказываемая все время дико кричала, но палач спокойно продолжал ее пороть. Ей было дано тридцать ударов.

«За что же меня наказывают?.. Пощадите… Нешто возможно!.. Нешто возможно?!» — кричала наказываемая в промежутки между ударами плети. Под конец, впрочем, она только стонала и вскрикивала.

Когда ей был дан последний удар, то спина, ляжки и оба полушария крупа, еще недавно белые, как-то вздулись и были от крови сплошь красные, хотя, по словам подошедшего ко мне начальника тюрьмы, ее наказывали не особенно строго — в «полплети», т. е. палач держал плеть за середину, там, где ствол плети переходит в девятихвостку.

На дворе в толпе раздались смешки.

Наконец наказанную отвязали, палач спустил ей юбку и дал ей что-то выпить. Бледная, как смерть, она стояла; крупные слезы катились у нее по щекам. Затем, опираясь на помощников палача, она скрылась в двери тюрьмы, которая за ней захлопнулась.

Я никогда в жизни не забуду этого наказания. Свист плети о тело заставлял болезненно вздрагивать у меня сердце. Мгновения между двумя ударами плети тянулись, как вечность. Пристав считал удары.

Елена дрожала, как осиновый лист, и повторяла: «Пойдем отсюда скорее!»

Городовые очистили тюремный двор от толпы и освободили нашу карету, дав нам возможность уехать».