Говоря о драматургии Петровской эпохи, было бы непростительным упущением, в глазах русских театралов, не назвать первого из русских драматических сочинителей. Таковым был Семен Смирнов, один из учеников Иоганна Кунста, сочинивший две пьесы: «Шутовская о Тенере – Лизеттине отце-винопродавце; перечневая» и «Шутовская о Тонвуртине, старом шляхтиче с дочерью; перечневая». Прибавка к названьям пьес слова «перечневая» дает понять, что объектами названной драматургии были, собственно, не пьесы, целиком написанные Семеном Смирновым, а лишь сценарии, которые дополнялись при представлении актерской импровизацией текста; эпитет же «шутовская» показывает, что мы имеем дело с драматургией, имеющей характер тех комических интермедий, какие стало обычаем вставлять между актами серьезной пьесы.
Многие из этих интермедий – вернее, большинство их – восходят к западным оригиналам, но отыскать их историки театра находят крайне затруднительным, а порой и невозможным, так как эти «шутовские» пьески были фаршированы импровизированным диалогом, где старина и новизна покрывали одна другую.
Некоторые из этих импровизаций, так сказать, закостенели в исторической повторности и, будучи спаяны и обрамлены каким-нибудь основным драматическим сюжетом, образовали самостоятельное театральное целое.
Среди такого рода самостоятельных пьес, или «игр» (как называл их народ), исключительной популярностью стала пользоваться с конца XVII века «Комедия о царе Максимилиане и непокорном сыне его Адольфе», которую разыгрывали, вплоть до начала XIX века, солдаты, фабричные рабочие и профессиональные актеры. (Я лично присутствовал на одном из спектаклей данной «игры», устроенном «Союзом молодежи» под дирекцией Л.И. Жевержеева в Петербурге в январе 1911 года)
Содержание этой долговечной «Комедии о царе Максимилиане» (или – «Максемьяне») сводилось к следующему: царь Максимилиан, влюбившийся в волшебницу, вздумал «верить кумирическим богам». Призвав своего сына Адольфа, который «по Волге-реке катался да с разбойничками занимался», царь требует от него принятия новой веры и, получив отказ, посылает за рыцарем Бармуилом, чтобы казнить Адольфа. Перед казнью Адольф прощается длинной речью, вроде той, какую говорил Сусаким в «Юдифи». Как только совершена казнь, на сцену выходит главное комическое лицо – гробокопатель, и вслед за ним – глухая старуха, его жена, отвечающая невпопад, и шарлатан-врач, с которым гробокопатель совещается о своих болезнях, и портной, у которого гробокопатель, со многими возможными и невозможными прибаутками, заказывает себе костюм. Затем начинается совсем другое действо. «Черный арап» хочет покорить царя Максимилиана, который высылает против него Анику-воина. Побив всех противников, последний похваляется, что не боится ничего и даже со смертью «стычку бы изымал». Является Смерть и подкашивает его. Опять выходит на сцену гробокопатель, и опять имеют место его комические выходки.
Имена действующих лиц (Максимилиан, Адольф и Бармуил) и фигура гробокопателя вызывают в памяти профессора К.Ф. Тиандера (которого я уже цитировал) знаменитую сцену из «Гамлета», на кладбище, и указывают на какую-то драму «английских» комедиантов, где кровавый исход – казнь – мирно сочетался с балагурством шута-гробокопателя, быть может, в этой драме был предусмотрен и «Черный арап», и побеждающий его рыцарь (Бармуил?), но одно не подлежит сомнению, что Аника-воин и единоборство его со Смертью – показатели оригинального творчества, прислонившегося, в данном случае, к эпической традиции. Поскольку шарлатан и глухая жена являются самобытными творениями, конечно, сказать невозможно, принимая во внимание, что эти фигуры были уже знакомы средневековому фарсу и фастнахшпилю. Вероятно, и к портному удалось бы отыскать западные параллели. Но факт несомненен, что все это, хотя бы и заимствованное, усвоено и претворено фантазией русского человека, и главный акт этого усвоения произошел в конце XVII века.
С мнением профессора К.Ф. Тиандера сходится и мнение Алексея Ремизова, кладущего в основу своего «Царя Максимилиана» свод В.В. Бакрылова, сделанный из 19 вариантов. В послесловии к этому труду, к которому Алексей Ремизов прилагает исчерпывающую литературу по вопросу о «Царе Максимилиане», автор заявляет: «Западный латинский пришлец на Руси так расходился, так он разыгрался по просторам русским, что стал совсем русским, и, как свой, любимый…
Основа “Царя Максимилиана” – страсти непокорного царевича, замученного за веру собственным отцом. Царь Максимилиан – да ведь это царь Иван и царь Петр. Непокорный и непослушный Адольф – да ведь это царевич Алексей, весь русский народ. Русский народ создал театр – царя Максимилиана, неправдошный театр, то есть самый настоящий театр, со своей нежитейской, со своей правдой театральной. И играть царя Максимилиана надо по-театральному. А где и когда играть – все равно: на площади, в театрах, в цирке, в зале, в комнате или на кухне – везде, летом – играть с венками и березками, зимой – в белом городе со снежными истуканами».