История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

В основе всех политических убеждений Победоносцева лежала глубокая ненависть к институтам западной представительной демократии и к реформам Александра II (за исключением отмены крепостного права, все остальные реформы он считал ошибками). Земства и суды он называл презрительно не иначе, как «опасными говорильнями», клином, вбитым между государем и подданными, учреждениями вредными и ненужными народу. Уже 6 марта 1881 года он писал императору: «Надо бы покончить разом, именно теперь, все разговоры о свободе печати, о своеволии судов, о представительном собрании». Выступая 8 марта 1881 года на заседании Государственного Совета перед государем и министрами, он назвал реформы предыдущего царствования «преступною ошибкою» и сделал патетический вывод: «Конец России!… Нам предлагают устроить говорильню» (то есть парламент). В своей программной статье «Великая ложь нашего времени» обер-прокурор Синода писал, что, как показывает западный опыт, конституция есть орудие интриг и несправедливости, а парламентское правление – «великая ложь»: «Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, к сожалению, утвердившаяся со времен французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции и проникла, к несчастью, в русские безумные головы». По мнению Победоносцева: «Организация партий и подкуп – вот два могучих средства, которые употребляются с таким успехом для орудования массой избирателей». Талантливо и, во многом, справедливо он обрушивался на всю систему представительной демократии, обвиняя её в продажности, коррумпированности, демагогии, манипуляциях и беспринципности.

Ненавидя демократию, Запад, конституционализм, парламентаризм, Победоносцев считал идеалом правления деловитое единообразие чиновников централизованного государства, насаждаемое путем строгой дисциплины, конформизма и муштры. Только «чистое» самодержавие образца Петра I и Николая I могло спасти Империю – а любые реформы лишь ослабляли и расшатывали её. Государство должно было заботиться о народе, воспитывать его, опекать и тотально регламентировать его жизнь. Остановить революцию можно лишь вернувшись к неограниченному самодержавию и полному восстановлению дворянских привилегий.

Лозунгом Победоносцева, ставшим девизом двадцати лет правления Романовых (1881–1904), были слова: «Россию необходимо подморозить!» А для этого нужно было уничтожить земства, адвокатуру, суды присяжных, свободную прессу, автономию университетов, светское народное образование, вернуть крестьян под «отеческое» управление дворян. Фанатичный, нетерпимый, умный, узкий в своих взглядах, Победоносцев ненавидел интеллигенцию и всякое инакомыслие – религиозное или политическое. Обер-прокурор Синода писал: «Государство признаёт одно вероисповедание из числа всех истинным вероисповеданием и одну церковь исключительно поддерживает и покровительствует, к предосуждению всех иных церквей и вероисповеданий». На старообрядцев, сектантов, лютеран, буддистов, иудеев, католиков, униатов он обрушил свирепые гонения.

Убеждённость, энергия, ораторский дар, искренний пафос, образованность Победоносцева производили большое впечатление на окружающих. Он пользовался абсолютным доверием двух государей. Однако, по справедливым словам С.Ю. Витте, Константин Петрович «страдал полным отсутствием положительно-жизненного творчества, он ко всему относился критически, а сам создать ничего не мог». То же самое полное отсутствие положительной программы и созидательного начала у Победоносцева (кроме желания «держать и не пущать» и «подморозить» страну) отмечают дружно и другие современники. Победоносцев утверждал: «А если воля и распоряжение перейдут от правительства в какое бы то ни было народное собрание, – это будет революция, гибель правительства и гибель России! Если будет конституция и совещательный орган – Россия погибнет!» Он настоял на казни «первомартовцев», на подтверждении Александром III манифестом нерушимости самодержавной власти на удалении либералов из правительства. Однако, что дальше делать Империи, как позитивно воспользоваться стратегической инициативой, он не знал. Реакция конца ХIХ столетия не была реакцией Николая I – последовательной, наступательной, жёсткой – это была полуреакция, без идеи, без программы и решимости, стремящаяся лишь «подморозить», приостановить страну и опиравшейся на серых ничтожеств: чиновников и жандармов.