«Временщики» с калейдоскопической скоростью сменяли друг друга на властном Олимпе: Долгорукие «свергли» Меншикова, Бирон – канцлера Волынского, Миних – Бирона и т. д. Изредка проигравшие отправлялись на плаху, чаще – в ссылку (времена становились более гуманными и просвещёнными). Старая знать боролась против хищных и алчных «птенцов гнезда Петрова», а они, в свою очередь, пожирали друг друга. Любовные связи императоров и императриц, использование «доступа к телу» монарха (во всех смыслах этого выражения) стали важнейшими факторами в политике. Особенно широко это использовала Екатерина II, выдвигавшая многих из числа своих бесчисленных любовников на ключевые военные и государственные посты (Алексею Орлову (брату фаворита Григория Орлова) она поручила командование эскадрой в войне с Турцией, Григория Потёмкина назначила губернатором завоёванной Тавриды и Новороссии, Станислава Понятовского посадила на польский трон и т. д.). Сословные интересы причудливо переплетались с клановыми и накладывались на любовные пристрастия правящих особ.
Не меньшую роль, чем фавориты и гвардия (а также – в юридическом отношении – петровский печально известный указ о престолонаследии) в дворцовых переворотах играли европейские посланники. Для них дворцовый переворот был способом корректировки российской политики в нужном им направлении. Так, при активном участии французского посланника (и любовника царевны) Лестока была посажена на трон Елизавета Петровна, а за убийством Павла I стояло английское посольство, активно участвующее в заговоре, спасшем британскую Индию от русского вторжения. Тем курьёзнее то, что в пропагандистской риторике, сопровождающей и легитимирующей перевороты, использовались красивые патриотические фразы (о борьбе с «немцами», продолжении «дела Петра» и проч.). Однако, за исключением событий 1730 года («затейки верховников» с «кондициями»), вплоть до правления Петра III и Екатерины II, в реальности дворцовые перевороты лишь слегка корректировали курс самодержавия и были борьбой личностей и кланов, а не политических программ и стратегий. Императоры и императрицы предавались пирам, охотам, балам, роскоши, необузданному разврату; «временщики» жадно и ненасытно разворовывали казну, а бюрократия кое-как управляла страной, продолжавшей по инерции двигаться в направлении, указанном Петром I.
Какой была механика и обоснование дворцового переворота? Вооружённой силой выступала гвардия – обычно несколько офицеров, реже – целые полки. Обоснование переворота: обвинить низложенного в «антипатриотизме», «тирании» или (и) в «неспособности управлять», а себя, победителя, беспроигрышно связать с «петровской» традицией (Елизавета Петровна спросила у гвардейцев, явившись в казарму в гвардейском мундире петровских времён: «Знаете ли вы, чья я дочь?»), привлечь на свою сторону какой-то авторитетный орган, способный узаконить переворот (Сенат, как правило), подготовить манифест, извещающий о случившемся и объясняющий его важность и нужность, раздать придворным и гвардейцем множество пожалований и ещё больше обещаний…
Убийство императора никогда не признавалось убийством (ибо особа монарха – даже низложенного и признанного «негодным» – неприкосновенна по определению! Теоретически!), но – либо «геморроидальными коликами» (они погубили Петра III), либо «апоплексическим ударом» (Павел I; в действительности, удар имел место – удар табакеркой в висок, после чего озверевшие заговорщики задушили государя). При этом дворянам даруют более широкие права, привилегии и обещания всяческих милостей.
Число участников заговоров росло: от десятка офицеров, низложивших Бирона под предводительством Миниха, или примерно такого же их числа, приведших к власти Елизавету Петровну (1740–1741), к двум сотням офицеров – при свержении Петра III (1762) и Павла I (1801). Как правило, все перевороты «не дозревали», совершаясь намного раньше, чем планировалось, из-за боязни провала заговора – когда царствующему монарху становилось известно о заговоре (так было и в 1741, и в 1762, и в 1801 году), а заговорщикам – о том, что это ему стало известно (и вынуждало их действовать на упреждение). Каждый монарх, таким образом, всегда жил «под Дамокловым мечом» возможного переворота, и это ожидание, конечно, корректировало его политику.
Дворцовые перевороты стали частью той чудовищной цены, которую Россия заплатила за петровские реформы, разрушившие традиционные, сравнительно «мирные» механизмы преемственности передачи власти и функционирования политической системы. Объявленного «священным», непогрешимым и всемогущим государя нельзя было «переизбрать», на него нельзя было повлиять ни обществу, ни церкви – его можно было лишь убить. И цареубийство становится довольно обычным делом в эту эпоху. Итогами дворцовых переворотов стали сохранение самодержавия, восстановление (Павлом I) допетровской системы престолонаследия, рост системы крепостного права и расширение прав и привилегий дворянства (но при недопущении его к управлению государством).