История русского народа и российского государства. С древнейших времен до начала ХХ века. Том II

Теория «официальной народности»

Начатый войной 1812 года мощный подъём национального самосознания использовался самодержавием в целях собственном дополнительной легитимации и решения одной из проблем, порождённой петровскими реформами, – идеологического преодоления непроходимой пропасти между монархом и народом. На смену идее «Третьего Рима» пришла идея «народа-богоносца», создавшего великую Империю, сокрушившего Наполеона, превосходящего все прочие народы мира, и безмерно преданного своему государю.

Чиновником, сформулировавшим новую идеологию самодержавия, стал граф С.С. Уваров – министр народного просвещения при Николае I, ловкий интриган, один из прототипов грибоедовского Молчалина, талантливый царедворец и публицист, который в «либеральное» правление Александра I был «либералом», а в эпоху николаевской реакции стал реакционером. Современный историк Андрей Зорин так объясняет предпосылки появления теории «официальной народности»: «Необходимые перемены отодвигались в неопределённое будущее… Тем самым ответственность за них перекладывалась с власти на движение истории, а на долю правительства оставалась чисто консервативная функция поддержания необходимой устойчивости государственного здания и сохранения фундаментальных основ политического порядка». Николай I, под влиянием восстания декабристов в России, революций в Польше, Бельгии и Франции 1830–1831 годов, желал законсервировать режим, отказаться от любых перемен. Именно в это время официальная триада: «православие-самодержавие-народность» была противопоставлена Уваровым революционной триаде: «свобода-равенство-братство». А. Зорин пишет об Уварове: «Профессиональный карьерист и опытный администратор, он был, однако, одушевлён исключительно амбициозным проектом постепенного изменения умонастроений большинства подданных империи через институты народного просвещения».

По словам Уварова, исконным религиозным и политическим идеалом России была покорность, преданность народа государю, послушание. Позаимствовав многие идеи немецких романтиков (о «духе народа»), Уваров сумел традиционным идеям русского самовластия придать новое обоснование и выражение, сконструировать идеологическую доктрину, которая посредством официальной пропагандистской машины, системы образования и средствами искусства вбивалась в сознание подданных Российской Империи.

По верному замечанию А. Зорина: «Социальная и культурная грань, разделившая высшее и низшее сословия, была в России первой половины XIX в. непреодолимой. Обнаружить, скажем, у дворянства и крестьянства какие бы то ни было общие обычаи было заведомо невозможно. С языком дело обстояло не более благополучно – достаточно сказать, что сам документ, утверждающий народность в качестве краеугольного камня русской государственности, был написан по-французски». Поэтому, как указывает А. Зорин, «не имея возможности основать своё понимание народности на объективных факторах, Уваров решительно смещает центр тяжести на субъективные. Его аргументация полностью лежит в сфере исторических эмоций и национальной психологии».

По утверждению Уварова, Россия «ещё хранит в своей груди убеждения религиозные, убеждения политические, убеждения нравственные – единственный залог её блаженства, останки своей народности, драгоценные и последние гарантии своей политической будущности… Три великих начала религии, самодержавия и народности составляют ещё заветное достояние нашего отечества».

А. Зорин так поясняет эту мысль министра: «Проще говоря, русский человек – это тот, кто верит в свою церковь и своего государя. Определив православие и самодержавие через народность, Уваров теперь определяет народность через православие и самодержавие… Рискованный риторический пируэт оказывается несущей основой всей конструкции новой официальной доктрины… Действительно, если русским может быть только член господствующей церкви, исповедующий «национальную религию», то исключёнными из народного тела оказываются старообрядцы и сектанты в низших слоях общества и обращённые католики, деисты и скептики в высших. Точно также, если народность необходимо предполагает приверженность самодержавию, любым конституционалистам и паче того республиканцам автоматически отказывается в праве быть русским. Трудно не обратить внимания на родстве этих подходов с разработанной коммунистическим режимом моделью «советского человека», которому предписывался жёстко заданный набор взглядов и убеждений, а все «несоветские люди» объявлялись «отщепенцами»».

Уваров объявляет всех, кто не разделяет ценностей православия, самодержавия и народности, «смутьянами» и «врагами России». Теория «официальной народности», выдавая искусственно сконструированное желаемое за действительное, стремилась сплотить нацию поверх сословных и этнических барьеров единой идеологией (которая продержалась в качестве господствующей много десятилетий), отгородиться от Европы непроходимым барьером и консервировать самодержавный режим в качестве высшего национального достояния.