История русского романа. Том 1

Помещичье — крепостническая сущность бытия Карпа Кондратьича и Марьи Степановны проникла и в их семейные отношения, она определила взгляд этих супругов на любовь и брак, на воспитание их дочери Вавы, их отношение к людям. Такова среда, в которой родилась черная сплетня о Бельтове и Круциферской. В этом — скрытая связь самостоятельной, как представляется первоначально, третьей главы с общим развитием сюжета второй части романа в целом.

В четвертой главе автор вновь обращается к Бельтову. Последнего терзает хандра, он читает «Дон — Жуана» и английскую брошюру об Адаме Смите. Главное в этом звене романа — письмо из Женевы о смерти Жозефа и вызванные этим сообщением самоуничижительные размышления Бельтова о всей своей прошедшей жизни. В психологическом самоанализе Бельтов глубок и неумолим к себе. Здесь по — прежнему сказывается авторская ирония, но теперь она передается писателем своему герою. И тем убедительнее звучит его саморазвенчание. Старик Жозеф говорил: «Какой бы человек мог из него выйти» (151), а «вышел праздный турист» (153). «Он сравнивал себя тогдашнего и себя настоящего; ничего не было общего… Тот — полный упований…, и этот, уступивший внешним обстоятельствам, без надеяед, ищущий чего‑нибудь для развлечения». Впереди ждет «одна серая мгла», «всё кончилось праздностью и одиночеством» (152–153). Этот самоанализ переходит затем в исповедь перед Круповым: «я — бесполезный человек» (154).

Таким входит Бельтов в дом Круциферских. Герцен выясняет нравственный и психологический смысл складывающихся отношений Бельтова, Любови и Дмитрия Круциферских. В этой связи автор дает итоговые оценки характерам Дмитрия и его жены, их семейной жизни, их духовным интересам: «… тихим ручьем журчала жизнь наших приятелей, когда вдруг взошло в нее лицо совсем иного закала, лицо чрезвычайно деятельное внутри, раскрытое всем современным вопросам, энциклопедическое, одаренное смелым и резким мышлением. Круциферский невольно покорился энергической сущности нового приятеля; зато Бельтов, с своей стороны, далеко не остался изъят от влияния жены Круциферского» (158).

Вначале «Бельтов вздумал пококетничать с Круциферской», но «тотчас оставил пошлое ухаживание», «другое отношение, более человече- ственное, быстро сблизило Круциферскую с Бельтовым» (159). Во взаимной симпатии Любоньки и Бельтова Герцен видит «факт братствен- пого развития в двух лицах» (160). Горький отметил, что «Печорин и

Онегин заняты исключительно вопросами о женщине, как о любовнице, герои Герцена говорят уже о другом…, Бельтовы смотрят на женщину уже не как только на источник наслаждения…, требуют от нее силы, ума, помощи».[834]

В четвертой главе, помимо самоанализа Бельтова и исповеди перед: Круповым, важна вызванная воспоминаниями о Жозефе исповедь Бельтова перед Круциферской. Бельтов по — прежнему неумолим к себе: «Моя жизнь не удалась, по боку ее. Я точно герой наших народных сказок… ходил по всем распутьям и кричал: „Есть ли в поле жив человек?“ Но- жив человек не откликался… мое несчастье!.. А один в поле не ратник… Я и ушел с поля…» (166).

Круциферская, натура энергическая и одаренная, непосредственная и чуткая, быстро поняла (лучше, нежели Крупов), что обстоятельства, «долго сгнетая эту светлую натуру (Бельтова, — Н. 77.), насильственно’ втеснили ей мрачные элементы и что они разъедают ее по несродности» (167). Поняв это, Круциферская, сама многое испытавшая и передумавшая в доме Негрова, не могла смотреть на Бельтова без глубокого участия, без симпатии. Глава завершается полупризнанием Бельтова в том, что его может спасти встреча с «особенной женщиной» (168).