История русского шансона

«Не могу не рассказать об одном случае, происшедшем весной 1942 года, — вспоминала певица. — Выступали мы в одной из частей Волховского фронта 24 марта, в день моего рождения. Работая на легендарной трассе „Дорога жизни“, концертируя по три-четыре раза в день, я так уставала, что и вовсе забыла о своем дне. И вот 24 марта вечером неожиданно пришел адъютант командующего армией и пригласил меня с товарищами в генеральскую землянку. Приходим… Накрыт стол. Первый тост — за Победу, второй — за новорожденную.

В. Ф. Коралли (руководитель оркестра и муж К. Шульженко. — М.К.) спросил у генерала:

— Как вы узнали о дне рождения Клавдии Шульженко?

Генерал, улыбнувшись, ответил:

— Моя разведка работает четко. — И вдруг с напускной строгостью спросил: — Что же это вы, друзья, одновременно обслуживаете нашу армию и фашистскую?

Мы опешили.

— Как… фашистскую?!..

— Да, да, — продолжал генерал, рассмеявшись, — я однажды слушал по радио из оккупированных городов Пскова и Новгорода концерт вашего джаз-ансамбля.

А дело было вот в чем. В первые месяцы войны, когда мы вместе с нашими войсками отходили от Выборга к Ленинграду, культработники воинских частей часто записывали наши выступления на пленку. Видимо, одна из пленок попала в руки врага, и мы стали жертвой фальсификации. Советские люди, слушая на оккупированной территории пленку, естественно, негодовали. Концерт начинался словами В. Ф. Коралли: „Мы счастливы, друзья, что сегодня выступаем для вас…“ И далее: „Для вас, истребителей ненавистных фашистских захватчиков, Клавдия Шульженко исполнит песню „Синий платочек“…“

В том концерте, который передавался по радио в оккупированных районах, заводилась довоенная пластинка „О юге“ — эту песню я вообще не пела в военных концертах. Слова же „истребителей ненавистных фашистских захватчиков“ убирались из пленки, вот и получалось, что В. Ф. Коралли обращается… к фашистам».

Так и журналист, писавший статью, мог в равной степени как быть осведомленным об истинном положении вещей, так и оставаться в блаженном неведении.

Версия была бы вполне основанной, если ни один нюанс — Савич не был простым советским «тружеником пера», мышонком сидящим за «железным» советским занавесом. Напротив, с 1924 года он жил в Германии, в 1929-м переехал в Париж. Печатался одновременно и в СССР и в эмиграции. С 1932 стал парижским корреспондентом «Известий», а затем и «Комсомольской правды». Два года, с 1937 по 1939-й, провел в Испании как фронтовой корреспондент ТАСС. В 1939-м вынужденно вернулся в Москву (его жену, уехавшую в 1936 году в СССР к умирающей матери, не выпустили обратно). Во время Великой Отечественной войны работал в Совинформбюро. Таким образом, Савич не просто имел доступ к самой разной информации, но, не исключено, что и пересекался с тем же Лещенко. С другой стороны, он мог, даже находясь в эмиграции, и быть страшно далеким от музыкально-ресторанных кругов, и элементарно ошибиться или передернуть факты в статье.