История Русской армии

Военным министром после вынужденного ухода генерала Сухомлинова был сделан совершенно беспринципный Поливанов, весь смысл службы видевший в недостойных офицера интригах и ставший угождать Думе и оппозиционной общественности. Он оставался на посту министра с июня 1915 года по март 1916 года, когда по воле Государя должен был уйти. Поливанов снабжал оппозиционных членов Думы материалами для выпадов против правительства, в состав которого сам входил (например, по делу забастовок на Путиловских заводах, не подлежащих оглашению). Для окончательной характеристики Поливанова упомянем, что он умер в 1921 году в Риге, будучи главным экспертом советской делегации, подписавшей позорный Рижский мир с Польшей.

Поливанова сменил генерал Шуваев{148} - дельный интендант. А в январе 1917 года на кресла Милютина сел генерал Беляев{149} - человек совершенно ничтожный, всю жизнь не выходивший из канцелярии и прозванный в Генеральном штабе мертвой головой.

* * *

Между начальниками и подчиненными стало чувствоваться отчуждение, не наблюдавшееся прежде.

Для солдат 1914 года офицеры были старшими членами великой военной семьи воспитавшего их полка. Отношения между офицерами и солдатами русской армии были проникнуты такой простотой и сердечностью, подобных которым не было ни в какой иностранной армии, да и ни в каких иных слоях русского народа.

Вооруженный народ 1916 года видел в офицерах только господ, принося в казармы запасных полков, а оттуда в окопы всю остроту разросшихся в стране социальных противоречий и классовой розни. Стоя в строю литерных рот, а затем и действовавших частей, люди эти чувствовали себя не гвардейцами, гренадерами, стрелками, не солдатами старых полков, чьи имена помнила и чью руку изведала Европа, а землепашцами, ремесленниками, фабричными, для которых военная служба была только несчастным событием жизни. В своих темных душах они считали офицеров представителями господ, тогда как для старых солдат офицер был представителем Царя.

Остатки кадрового офицерства сохранили доверие солдат. Хуже было с офицерами военного времени. Большая часть прапорщиков - случайного элемента в офицерских погонах - не сумели надлежащим образом себя поставить. Одни напускали на себя не принятое в русской армии высокомерие и этим отталкивали солдата. Другие безвозвратно губили себя панибратством, попытками популярничать. Солдат чуял в них ненастоящих офицеров.

Унтер-офицеров русская армия уже не имела. Были солдаты с унтер-офицерскими нашивками, пробывшие месяц в учебной команде, ничем не отличавшиеся от своих подначальных и не пользовавшиеся в их глазах никаким авторитетом.

Такова была общая картина нашего вооруженного народа к концу третьей зимы Мировой войны. Она менялась к лучшему в дивизиях с крепким боевым духом, в полках со славными традициями, но оставалась безотрадной в дивизиях, засидевшихся в окопах, либо наспех сбивавшихся из четвертых батальонов.

Служба стала нестись небрежно. За маленькими упущениями следовали все большие. Обычной отговоркой служило то, что на войне не время заниматься мелочами. Из мелочей между тем состоит вся жизнь организма - человеческого вообще, и военного в частности. Упущения в мелочах влекли за собой упущения в целом. Дисциплина в пехоте стала заметно ослабевать. Командиры полков из делавших карьеру рационалистов-академиков пренебрежительно относились к шагистике и аракчеевщине. Офицеры же военного времени сами не знали порядка службы. В частях, где по целым неделям не производилось поверок и перекличек, стало заводиться дезертирство. В полках, где нестроевым позволялось ходить босиком, и строевые стали приобретать неряшливый вид.

Из военной жизни под тем же преступным предлогом военного времени вытравлялась вся обрядность, вся та торжественная красота, что прививала офицеру и солдату сознание святости воинского звания. Безобразнейшая обмундировка, так и напрашивавшаяся на неряшливое ношение, отнюдь не способствовала внедрению этого сознания. В шапках поддельного серого барашка, каких-то неслыханных ушастых монгольских малахаях и стеганных на вате зипунах и кофтах армия стала по внешнему виду походить на среднеазиатскую орду, на тех басурманов, которых из рода в род били российские войска, когда они были еще одеты в российские мундиры... Офицеры шили себе обмундирование на английский образец - так называемые френчи, что было явлением совершенно недопустимым в благоустроенной армии. Утрата воинского вида влекла за собой и снижение воинского духа.

Окопное сидение создавало непрошеные досуги, которых не умели заполнить. Праздность рождала праздные мысли. Вопрос за что мы воюем?, не имеющий значения в регулярной армии, приобретал первостепенную важность для вооруженного народа.