История Русской армии. Том 1. От Северной войны со Швецией до Туркестанских походов, 1700–1881

Религиозно-монархический интернационал Священного союза по форме своей идеологии имеет чрезвычайное сходство с атеистически-демократическим интернационалом Лиги Наций и утопией «Соединенных Штатов Европы» сто лет спустя. «Эпоху конгрессов» можно смело сравнить с «эпохой конференций». Идеологи 1815 года и идеологи 1919 года совершили ту же коренную ошибку, применив обывательскую мораль в политической жизни. «Братство монархов» — такая же бессмыслица, как и «единый фронт демократии». Химеры всегда останутся химерами, и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал — в своих национальных интересах. В этом отношении Штреземан стоит Талейрана с Меттернихом, хотя, конечно, Александр I в моральном и интеллектуальном отношении неизмеримо выше Вильсона, Бриана и прочих иллюминатов и дельцов «женевской идеологии» и «Соединенных Штатов Европы».

Преследуемые Священным союзом строго охранительные начала выражались во внешней политике водворением всюду силой оружия порядка и тишины (принцип «интервенций»), во внутренней — в беспощадном подавлении всякого рода «либерализма», а «либерализмом» Меттерних считал всякое неугодное ему движение.

Весь трагизм заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей императора Павла искренне уверовала в эту метафизику, сделала Священный союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.

Мистицизм императора Александра I был, таким образом, умело использован заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 по 1853 год, примерно в продолжение сорока лет, Россия не имела собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций; более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принеся их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов — интернационалу монархическому.

В 1821 году в Греции вспыхнуло всеобщее восстание против турецкого ига. Башибузуки и египтяне творили неслыханные зверства, стремясь утопить восстание в крови и вырезав на одном лишь острове Хиос свыше 90 000 христиан. Глаза всего мира были устремлены на Россию, глаза всей России — на государя. Одно лишь слово Императора Всероссийского, посылка кораблей к греческим берегам могли бы спасти десятки, сотни тысяч жизней. Но петербургский кабинет оставался равнодушным к ужасам этой героической, неравной борьбы. Все внимание старшего внука великой Екатерины было устремлено на волнения в германских университетах. Туда слались ноты и ультиматумы, и по этому столь жизненному для России вопросу созывались конгрессы… И на Веронском конгрессе 1823 года Александр I прямо заявил: «Я покидаю дело Греции, потому что усмотрел в войне греков революционные признаки времени». Иными словами, восстание греков против своего «законного государя» — султана — было делом предосудительным и беззаконным. До посылки русского вспомогательного корпуса башибузукам дело, впрочем, не дошло.

«Россия покидает свое первое место на Востоке. Англии надлежит воспользоваться этим и занять его», — заметил Каннинг. Так и случилось. Уже в Лондонском договоре 1827 года (посылка Турции ультиматума о прекращении зверств) Император Всероссийский упоминается лишь в качестве «союзника Его Величества короля британского».

Зато, когда в 1822 году вспыхнули беспорядки в итальянских владениях Габсбургов, император Александр немедленно предложил венскому кабинету отправить в Калабрию русскую армию под начальством Ермолова. К счастью, Австрии самой удалось справиться с «карбонариями», и тушить чужой пожар русской кровью не пришлось (Ермолов не скрывал своей радости от того, что этот нелепый поход не состоялся).

Вступившему на всероссийский престол императору Николаю Павловичу удалось освободить русскую политику от унизительной опеки Меттерниха и помочь Греции. Турция была разгромлена, но добить ее помешала все та же «метафизика» — турецкий султан оставался «законным монархом» для балканских славян… В 1829 году «греческий прожект» мог бы осуществиться, и Балканы могли бы на полстолетия раньше избавиться от турецкого ига без «дополнительного» пролития русской крови в 1877 году. Но внук не унаследовал политического глазомера гениальной бабки, а Нессельроде было еще дальше до Потемкина.

Когда же в 1830 году Бельгия стала вести войну за независимость с Голландией, русской и польской армиям во имя принципов Священного союза был объявлен поход в Нидерланды. Богу было угодно предотвратить пролитие русской крови за чуждые интересы Оранского дома и избавить русскую армию от унизительной роли палача геройской маленькой страны. Но это достигнуто ценой польского восстания, потоков славянской крови…