История Русской армии. Том 1. От Северной войны со Швецией до Туркестанских походов, 1700–1881

Тут — генералы, заколотые в штыковом бою, но своевременно не сумевшие распорядиться… Сбивчивые приказания и путаные контрмарши… Застывший под ядрами строй, смыкающий ряды и подравнивающий носки в ожидании приказа, который будет отдан лишь тогда, когда окажется невыполнимым… Батальный огонь, не причиняющий особенного вреда противнику; колонны, атакующие в ногу, с соблюдением равнения на середину, с потерей половины состава — и без всякого результата… Эти войска учились воевать — и платили за уроки кровавой ценой, хоть и брали за то полную дань восхищения с врага. Эти войска отстаивали свои «ложементы» до последней капли крови, но были бессильны вырвать победу из рук врага. Они умели (и как умели!) умирать, но не умели побеждать, не имели «сноровки к победе».

Этой «сноровкой к победе» как раз в избытке наделены кавказские полки. Те же русские офицеры, те же русские солдаты, но воспитанные и закаленные совершенно в другой школе!

Одни воспитаны в «школе Паскевича», на шагистике линейного учения и очковтирательстве военных поселений. У других в недавнем прошлом — Гимры и Ахульго. Свои заветы они получили от Ермолова и Котляревского, как те — от Суворова. На Кавказе дерется и побеждает армия Петра Великого — в севастопольских траншеях агонизирует армия императора Павла.

На Кавказе никому и в голову не пришло бы ослаблять ружейные болты, чтобы ружья «звенели» на приемах. Тут винтовка всегда в порядке и всегда бьет метко. Парады, может быть, не столь картинны, штыки, быть может, кое-где и «колеблются», зато в бою уходят в грудь врага по самую шейку. Традиции Котляревского, традиции Асландуза — «на пушки, братец, на пушки!» — соблюдаются свято, да и немудрено: башкадыкларские карабинеры — родные сыновья асландузских егерей. Утверждать, что на Кавказе и на Дунае «противники были разные», не приходится: при Ольтенице были такие же турки, что и при Башкадыкларе, — разные лишь русские командиры и разно обучены их войска.

Равным образом следует опровергнуть ходячее мнение, что основная причина наших неудач заключается якобы в «лучшем вооружении» союзных войск. Французская пехота вся проделала Крымскую кампанию с кремневым ружьем образца 1777 года, утвержденным еще Людовиком XVI. Нарезное оружие имели только зуавы (3 полка) и пешие егеря (5 батальонов) — пропорция примерно та же, что и у нас (1 батальон на корпус и, кроме того, полурота штуцерных на полк). Англичане были все вооружены нарезными «рифлями», но англичан-то как раз мы и били.

Наша армия в Крыму была побеждена «французской Кавказской армией». Все дравшиеся в Крыму французские полки прошли суровую боевую школу африканских походов, во всех отношениях сходную с кавказской. Абд-эль-Кадер — африканский Шамиль. Французы имели своего Ермолова — Бюжо, своего Пассека — Шангарнье, Слепцова — Ламорисьера. У них была своя «сухарная экспедиция» — поход под Константину, свое Михайловское укрепление — марабу Сиди-Брагим, давший бессмертную традицию их «синим дьяволам» — пешим егерям. Африканская эпопея хронологически совершенно совпала с Кавказской. У их начальников был боевой глазомер — у наших был лишь плац-парадный, для войск Воске, Канробера и Мак-Магона война была привычным делом — совершенно, как для войск Пассека, Бебутова и Врангеля. Четыре года спустя — в 1859 году в Италии — французские командиры и войска пожнут новые лавры, разгромив закосневшую в рутине Австрию, и победитель Малахова кургана станет герцогом Маджентским, не подозревая, какой конец готовит судьба его боевой карьере…

Французская армия не имела чего-либо подобного нашей Военной академии — и наши старшие начальники были, конечно, образованнее французских (не говоря уж о традиционных военных невеждах-англичанах). Однако приобретенные ими в школе Жомини познания имели исключительно отвлеченный, канцелярский характер, и наши военные столоначальники, блиставшие в канцеляриях и на полигонах, оказались беспомощными применить свои теоретические познания на практике в чужой им органически боевой обстановке — на войне, к которой они не готовились и о которой они серьезно никогда не помышляли. Уступая им в академизме, в отвлеченном знании, французские командиры превосходили их в искусстве, в умении — и это обстоятельство оказалось решающим.

Обращает на себя внимание то, что к активному участию на Восточной войне не были привлечены такие крупные деятели, как победитель Гергея генерал Ридигер, которого современники считали единодушно лучшим боевым генералом царствования Николая I, и генерал Лидерс, столь блестяще зарекомендовавший себя в Трансильвании. Оба они обречены на бездействие, тогда как действующие войска были вверены Меншикову и Горчакову. Совершенно так же, отправляясь на войну 1877 года, не подумают о Тотлебене и Леере, а Скобелеву не дадут сперва и роты.