История Русской армии

Боевые хроники наших полков Мировой войны не сохранили доброй памяти об этих мимолетных командирах, совершенно не интересовавшихся вверенным им полком. До чего часты были смены командиров, видно из того, что каждый полк за три года войны переменил 4–6 командиров, а то и больше. 319-й Бугульминский пехотный полк за первые 12 месяцев имел 10 командиров и командовавших (причем боевой убыли не было).

Ставка не сознавала огромного значения должности командира полка. Полк отнюдь не чисто тактическая инстанция, как батальон или дивизия. Это инстанция духовная. Полки — носители духа армии, а дух полка — прежде всего зависит от командира. В этом все величие призвания полковника. На должность командиров полков следовало назначать носителей их духа и традиций — уцелевших кадровых батальонных либо даже ротных, произведенных за боевые отличия. Только такие командиры, любившие свой полк, могли бы сплотить вновь переменившийся от беспрестанной убыли и пополнений офицерский состав.

Само собою разумеется, надо было дать офицерам Генерального штаба необходимый строевой и боевой опыт. Но это надлежало делать до производства их в полковники, назначая подполковников и капитанов Генерального штаба командирами батальонов, — инстанции чисто тактической, где бы они с пользой могли применять своя познания.

* * *

Конницы у нас было очень много, и была превосходного качества. Но организация ее была неудачной, и возглавлялась она, за редкими исключениями, начальниками, совершенно ее недостойными.

В мирное время кавалерийские дивизии были включены в состав армейских корпусов. Этот разумный порядок был нарушен при объявлении мобилизации, когда конница была брошена на границу прикрывать наше стратегическое развертывание. Когда же развертывание это закончилось, то кавалерию вместо того чтобы вернуть корпусам, то есть собственно войскам, оставили в подчинении штабам армий. Конницу придали не войскам, а далеким штабам.

Получилось безобразное положение: войска, то есть пехота и артиллерия, дрались сами но себе, а кавалерия болталась где-то на отлете — тоже сама по себе, получая указания не от непосредственно ведущей бой инстанции — командира корпуса, а из штаба армии с неизбежным опозданием. Несоответствие подавляющего большинства наших кавалерийских начальников, отсутствие у них кавалерийского глазомера и паралич инициативы довершали остальное. Победоносная пехота в бессильной ярости смотрела на берущую на передки неприятельскую артиллерию, на уходящие обозы, на расстроенную пехоту противника вне пределов ее граненого штыка. Надрывный ее крик Кавалерию! Кавалерию! замирал, не встречая отклика. А в это самое мгновение кавалерия, потоптавшись весь день за обозами 1-го разряда, стройно, уставными ящичками, шла на ночевку — за двадцать верст в тыл, а штаб дивизии в уютной помещичьей усадьбе безмятежно писал приказ на завтрашний день, бывший точным повторением только что прошедшего…

Так было в первых боях — под Гумбинненом, Томашовом, Злочевом, Перемышлянами, Фирлеевом, Рогатином, Равой Русской… Так осталось и впоследствии — под Сандомиром, Варшавой, Кольцами, Лодзью… Граф Келлер был исключением. Новиков, Мориц, Шарпантье, Хан Нахичеванский были правилом.

Сухотинский дух был силен. Увлечение ковбоями американской междоусобицы Шерманом и Шериданом — повлекло за собой то, что мы по опрометчивости сделали второй шаг, не сделав первого, — стали заводить стратегическую конницу, упустив создать войсковую. За блестящими исключениями Городенки и Ржавенцев, конные корпуса не оправдали возлагавшихся на них надежд и не принесли армии никакой пользы. Наоборот, вбирая в себя конницу и замораживая ее в своих ящиках, они принесли армии очень большой вред.

Старшие начальники конницы создались еще в школе Сухотина. Они были знатоками уставных построений и перестроений, ревнителями пешего строя, ценителями спокойных биваков в глубоком тылу и, наконец, людьми своей упадочной эпохи, больше всего боявшимися инициативы. Перевоспитание конницы великим князем Николаем Николаевичем не успело коснуться старших начальников, бывших в сухотинские времена уже штаб-офицерами. Кроме того, это перевоспитание коснулось почти исключительно берейторской части и мало повлияло на тактические навыки. Лошадиный генерал далеко не оказался равнозначащим кавалерийскому начальнику. Со всем этим великолепный состав нашей конницы оказал русской армии неоценимые услуги, скрыв от глаз врага наше стратегическое развертывание. Конница стяжала славу себе и русскому оружию всякий раз, когда ее лавы одухотворялись и управлялись достойными ее начальниками.