В начале XIX века в обиход вошёл термин «чиновничество». Он образовался от известного в религиозной практике слова «чиновник». Но на церковном языке «чиновник» означало не человека в должности, а свод правил, по которому священники вели службу. В светской жизни применялось слово «чин»: оно упомянуто, в частности, в Табели о рангах Петра I в понимании «служебный разряд». Брокгауз и Ефрон в своём словаре, чтоб не путали с церковным чиновником, писали не «чиновник», а «классный чиновник: имеющий чин определённого класса или право на него».
В появлении новых слов нет ничего удивительного, ведь в любом языке идёт процесс словообразования, заимствования слов, перемены их значения. Назрела необходимость особо обозначить всю совокупность должностей, потому и применять «чиновника» стали в смысле «деятель, упорядочник», администратор и законник. Считается, что первыми приложили это слово к служащему той или иной конторы, а также к обозначению его занятия, люди, близкие М. М. Сперанскому, реформатору времён Александра I (1777‒1825).
И сразу вслед за появлением термина «чиновничество» те, кто побывал в Париже в составе оккупационной армии, «занесли» в Россию французское слово «бюрократ».
Бытование в языке двух слов для обозначения одного и того же понятия неизбежно ведёт к приобретению каждым из них своего особого смысла. Слово «бюрократ» стало склоняться к негативному толкованию, сохраняя и позитивное. У тех же Брокгауза и Ефрона «бюрократ» обозначен как «представитель канцелярской системы управления, страдающей всеми недостатками бюрократии», но тут же предложено такое значение: «чиновник высокого ранга».
Итак, появились эти словечки при Александре I Павловиче. Император сей получил трон в результате дворцового переворота, организованного верхушкой дворянства против его отца. «Элите» надо было сменить императора Павла, объективно работавшего в интересах страны, а значит, ущемлявшего всевластие дворянства, на монарха, подвластного её воле. Парадокс был в том, что Александр, воспитанник швейцарского республиканца Ф.-С. де Лагарпа, для умственных размышлений получил от своего воспитателя смесь идей от либеральных и конституционно-монархических и до коммунистических, и сам был обуреваем идеями. К счастью для дворянской верхушки, он не имел никакого плана реформ, а только романтические мечты: хорошо бы сделать, чтобы стало лучше. Надо ли говорить, что получилось, как всегда!
Летом 1801 года император создал из своих личных друзей так называемый Негласный комитет, все члены которого по странному стечению обстоятельств оказались англоманами. Им-то Александр и поручил разработку проекта реформ.
Работу они вели секретно, что непонятно, если не собирались отменять крепостничества. Но освободить крестьян не было никакой возможности, и ни психология лидера, ни мечты о справедливости со всеми присущими таким мечтам эмоциями тут ни при чём. Каким бы благодетелем народа ни мнил себя Александр, а деваться от необходимости обеспечивать государственную службу людскими ресурсами, — ему было некуда. Александр, осознавав это, обошёлся полумерами, на чём его первый реформаторский порыв и закончился.
Но даже для этих куцых реформ понадобилось появление среди сподвижников царя М. М. Сперанского. И что интересно, именно Сперанскому исследователи приписывают первую попытку «борьбы с бюрократизмом» (хотя само слово «бюрократ» в тот момент ещё не появилось в русском языке). Накал борьбы был таков, что, говорят, чиновники-взяточники из страха перед неизбежной карой сами давали взятки тем, у кого их раньше брали — чтобы только не проболтались, ибо разбор поступивших на них жалоб мог обойтись им куда дороже…
Чтобы улучшить отношение государственных служащих к работе, Сперанский ввёл образовательный ценз для них, поощряя вхождение в их состав лиц с гимназическим и университетским образованием. Он убедил Александра I в пользе «литерной системы» управления в виде единой вертикали министерской власти вместо патриархальной губернаторской власти. И 8 сентября 1802 года царь подписал Манифест об учреждении министерств, с отменой коллежской системы управления.