История русской бюрократии

После 1861 года экономическое состояние русского крестьянина сильно ухудшилось. В 1900-м он в целом был беднее, чем в 1800-м. Прежде всего, добавление выкупных платежей к обычным податям легло на бывших крепостных невыносимым бременем, особенно в тех районах, где барщина традиционно была главным способом расчёта, а возможностей заработать было мало. Чтобы снять или прикупить ещё земли, селяне брали в долг сначала у деревенского ростовщика под огромный процент, затем у Крестьянского Банка, открытого в 1883 году.

Ряд официальных (!) исследований с несомненностью установил ужасающий факт крестьянского разорения за сорок лет, протёкших со времени освобождения крестьян. Размер надела за это время уменьшился; к началу ХХ века он составлял в среднем 54 % от прежнего (который тоже нельзя считать достаточным). Урожайность снизилась в разных местах от 6 до 38 %; сильно сократилось количество скота. Недоимки, начиная с 1871 года, выросли в среднем в пять раз, в неблагоприятной полосе в восемь, и кое-где и в двадцать раз. Бегство крестьян с насиженных мест в поисках заработка мало что давало: цена на рабочие руки почти нигде не поднялась, а в неблагоприятных местностях даже упала.

Суть в том, что крестьяне к моменту освобождения и так уже работали на грани сил. Даже сегодня фермер Запада и наш селянин, имея одинаковую механическую вооружённость, окажутся в разных условиях: у того сезон работ с февраля по декабрь, а у нашего — с апреля до середины октября. Вечный дефицит рабочего времени в условиях российского земледелия и животноводства всегда требовал концентрации в относительно сжатые сроки большей массы рабочей силы, а это означает неизбежность укрупнения сельскохозяйственного производства.

В 1913 году 29,2 % крестьян были безлошадными и 30,3 % однолошадными и едва сводили концы с концами. Около половины пахали сохой, а не плугом. В подавляющем большинстве случаев продолжали сеять вручную, жать хлеб серпом и молотить цепами. Любая механизация автоматически оставила бы значительную часть крестьян без работы и пропитания. А куда деваться крестьянину, «освободившемуся» от дел в результате механизации? Да и на какие капиталы всё это механизировать…

Одновременно падала цена вывозного хлеба, главного продукта производства и источника богатства населения. Падала так быстро, что количественный рост вывоза едва успевал за упадком его денежной ценности, чтоб хоть в общей сумме не потерять. В стране происходили периодические голодовки, что и не удивительно при нашей урожайности, — и при этом Россия оставалась крупнейшим экспортёром хлеба.

«Продавая немцу нашу пшеницу, мы продаём кровь нашу», — писал известный агроном и публицист, член организации «Земля и воля» А. Н. Энгельгардт. А министр финансов академик Вышнеградский говаривал инако: «недоедим, но вывезем». Вряд ли он лично недоедал. А вот крестьяне — да, недоедали, имея на питание 17‒20 пудов хлеба в год, при норме в 25, и при крайнем недостатке в рационе мяса.

В 1907 году под воздействием Первой русской революции правительство отменило выкупные платежи и аннулировало недоимки, но нанесённого ущерба было уже не поправить. Радикальные критики, утверждавшие, что землю надо было сразу передать крестьянам без выкупа, задним числом оказались правы, и не только в нравственном, но и в практическом смысле.

А. Н. Энгельгардт писал в своих «Письмах из деревни»:

«Наш работник не может, как немец, работать ежедневно в течение года — он работает порывами. Это уже внутреннее его свойство, качество, сложившееся под влиянием тех условий, при которых у нас производятся полевые работы, которые вследствие климатических условий должны быть произведены в очень короткий срок. Понятно, что там, где зима коротка или её вовсе нет, где полевые работы идут чуть не круглый год, где нет таких быстрых перемен в погоде, характер работ совершенно иной, чем у нас, где часто только то и возьмешь, что урвёшь!.. Люди, которые говорят, что наш работник ленив, обыкновенно не вникают в эту особенность характера нашего работника… Крестьянин, работающий на себя в покос или жнитво, делает страшно много, но зато посмотрите, как он сбивается в это время — узнать человека нельзя».