История русской идеи

И далее… «Возможно ли сводить целое культурное историческое призвание великого народа на одно доброе чувство к людям без особых, определённых предметов веры, вне и выше этого человечества стоящих, – вот в чём вопрос?»; «Не полное и повсеместное торжество любви и всеобщей правды на этой земле обещают нам Христос и его апостолы, а, напротив, нечто вроде неудачи евангельской проповеди на земном шаре, ибо близость конца должна совпасть с последними попытками сделать всех хорошими христианами»; «Даже г. Градовский догадался упомянуть в своём слабом возражении г. Достоевскому о пришествии антихриста и о том, что Христос пророчествовал не всеобщую гармонию, а всеобщее разрушение»; «Начало премудрости есть страх, а любовь – только плод». И вместе с тем, «Достоевский один из немногих мыслителей, не утративших веру в самого человека. Мы не можем счесть, скольких юношей и скольких молодых женщин он отклонил от сухой политической злобы нигилизма и настроил ум и сердце совсем иначе». «Мыслители или моралисты, подобные автору Карамазовых, надеются, по-видимому, больше на сердце человеческое, чем на переустройство общества». А вот «демократический и либеральный прогресс верит больше в принудительную и постепенную исправимость человечества, чем в нравственную силу лица» – «Христианство же не верит безусловно ни в то, ни в другое, – то есть ни в лучшую автономную мораль лица, ни в разум собирательного человечества, долженствующий рано или поздно создать рай на земле». И поэтому…

«Терпите! Всем лучше никогда не будет. Одним будет лучше, другим станет хуже. Такое состояние, такие колебания горести и боли – вот единственно возможная на земле гармония! И больше ничего не ждите. Помните и то, что всему бывает конец; даже скалы гранитные выветриваются, подмываются, даже исполинские тела небесные гибнут… Как мы можем мечтать о благе правнуков, когда мы самое ближайшее поколение – сынов и дочерей – вразумить и успокоить не можем? Как мы можем надеяться на всеобщую нравственную или практическую правду, когда самая теоретическая истина, или разгадка земной жизни, до сих пор скрыта для нас за непроницаемою завесой; когда и великие умы и целые нации постоянно ошибаются, разочаровываются и идут совсем не к тем целям, которых они искали?»

«Нет ничего верного в реальном мире явлений. Верно только одно – точно, одно только несомненно – это всё здешнее должно погибнуть! И потому на что эта лихорадочная забота о земном благе грядущих поколений?

День наш – век наш! И потому терпите и заботьтесь практически лишь о ближайших делах, а сердечно – лишь о ближайших людях: именно о ближних, а не обо всём человечестве».

И далее: «Социализм (то есть глубокий и отчасти насильственный экономический и бытовой переворот) теперь видимо неотвратим, по крайней мере, для некоторой части человечества. Но, не говоря уже о том, сколько страданий и обид его воцарение может причинить побеждённым, сами победители, как бы прочно и хорошо ни устроились, очень скоро поймут, что им далеко до благоденствия и покоя. И это как дважды два четыре вот почему: эти победители устроятся или свободнее или, напротив того, законы и порядки их будут несравненно стеснительнее наших, строже, принудительнее, даже страшнее».

Следует подчеркнуть, что это сказано почти за сорок лет до нашей Великой Октябрьской социалистической революции!

К. Леонтьев был одним из немногих в своей среде, кто крайне отрицательно относился к либеральной идеологии, выраженной в её пафосных тезисах «Свобода, равенство, братство!». «Равенство», по его убеждению, неизбежно ведёт к серости и вырождению. Помимо того, что реализация этих параметров на практике всегда будет ограничена привилегированным слоем, даже сама идея – порочна как цель. В своей работе «Средний европеец как идеал и орудие всемирного разрушения» он иронично и последовательно доказывает заявленное в её заголовке мнение устами самых знаменитых писателей: Бастиата, Абу, Бокля, Прудона, Шлоссера, Каабе, Гизо и др.

Например, Бастиат в своей книге «Harmonies economiques» говорит: «Мы не сомневаемся, что человечество придёт к всеобщему одинаковому уровню: материальному, нравственному и умственному». А в идеальном государстве «Икария» (по Каабе) различие людей предполагается только по роду мирного ремесла да ещё в скрещивании лиц с разными темпераментами физиономиями; «брюнет ищет блондинку; горец предпочитает дочь равнин» и т. д. Но в «Икарии» необходимы и строгие карающие меры, то есть ещё одно «упрощающее средство всеобщего страха».