История русской идеи

Во-первых, по его мнению, гениальный поэт «отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом». «Он выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы её не верующего, Россию и себя самого, в конце концов, отрицающего». «Алеко и Онегин породили потом множество подобных себе в нашей художественной литературе. За ним выступили Печорины, Чичиковы, Рудины, Лаврецкие…»

Во-вторых, он (т. е. Пушкин), как никто до него, «дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшейся в народной правде, в почве нашей, и им в ней отысканные». «Свидетельствуют о том типы Татьяны (Лариной), типы исторические, как например, Инок в «Борисе Годунове», типы бытовые, как в «Капитанской дочке», и множество других, в его стихотворениях…» «Все эти типы положительной красоты человека русского и души его взяты всецело из народного духа». «Не в нынешней нашей цивилизации, не в «европейском» так называемом образовании (которого у нас, к слову сказать, никогда и не было), не в уродливости внешне усвоенных форме европейских идей и форм указал Пушкин эту красоту, а единственно в народном духе нашёл её, и только в нём». «Несмотря на все пороки народа и многие смердящие привычки его, он сумел различить великую суть его духа…» «И это тогда, когда самые наиболее гуманные и европейски развитые любители народа русского сожалели откровенно, что народ наш столь низок, что никак не может подняться до парижской уличной толпы. В сущности, эти любители народа всегда презирали его. Они верили, главное, что он раб. Пушкин первый объявил, что русский человек не раб и никогда им не был, несмотря на многовековое рабство».

В-третьих, у Пушкина «есть черта художественного гения, не встречаемая ни у кого – способность всемирной отзывчивости и полнейшего перевоплощения почти совершенного». Причём «способность эта есть всецело способность русская, национальная, и Пушкин только делит её со всем народом нашим». «Пушкин был явление великое чрезвычайное»; он был «не только русский человек, но первый русский человек».

На фоне современной антисоветчины и бесконечного смакования цитат о рабской душе русского народа отрадно было обнаружить ростки возражений, подобные тем, что лелеял Фёдор Михайлович, например, в работе Андрея Фурсова «Русская власть, история Евроазии и мировая система» (2008). Автор настаивает на том, что самодержавие всегда ограничивало аппетиты олигархических групп, сохраняя нужный ему хрупкий баланс в перераспределении прибавочного продукта, так как сам этот продукт был мал. «Именно этим социально-историческим прагматизмом, а не якобы рабским характером русского народа и его нелюбовью к свободе, обусловлена поддержка широкими слоями населения центральной власти против олигархизации его как боярской, так и дворянской верхушками».